Валентина Мухина-Петринская - На ладони судьбы: Я рассказываю о своей жизни

Предложение было с восторгом принято и во избежание неприятностей тут же приведено в исполнение, благо, что у Яши имелась своя моторная лодка.

Палатка была превосходная, на двоих. Утеплили ее старыми одеялами и сверху еще покрыли брезентом.

Мама приезжала через день навестить нас и привезти каких-нибудь пирожков или ягоды, картошки. Сестра и брат приезжали обычно вечером, ну и конечно, в воскресенье. Когда съезжались мои друзья — все везли передачу (так и называли: «передача», как в тюрьме).

Пожалуй, все было не так уж плохо, если бы не осадок горечи от того, что пребывание на острове вынужденное, словно мы прокаженные.

Палатка стояла на высоком мысу, словно на носу корабля. Мы просыпались рано, сбегали по тропинке вниз и вместо умывания купались в Волге. Затем Валериан разжигал костер, а я готовила завтрак, который служил нам и обедом. На второе либо каша, либо печеная картошка, на третье — чай.

Частенько к ужину приезжал Яша, и мы ели вкусную наваристую уху.

Большей частью мы находились одни, как и полагается на необитаемом острове. Мимо совсем близко проходили волжские пароходы, до нас доносилась музыка, песни, беспечный смех, иногда замечания в наш адрес, вроде:

— Как хорошо отдыхают, аж завидно!

Я никому не завидовала. Почему-то была твердо уверена, что добьюсь в жизни всего, что наметила, сколько бы мне ни мешали.

Однажды в августе в городе был какой-то праздник. Гуляние, музыка, вечером фейерверк. Мы сидели у костра и смотрели на фейерверк. Странное чувство овладело мною — не то гнева, не то презрения к этим малодушным, тупым недалеким существам, которые были моими земляками и позволяли мне сидеть здесь у костра за стенами родного города.

Мой родной город, и я не могу войти в него — изгнанник! Какая возмутительная нелепость.

— Что с тобой, Валя? — спросил беспокойно муж. — Тебе тяжело, что ты не там, не дома? Я усмехнулась.

— Слушай, Валериан, мы с тобой непременно дождемся того дня, когда партия опомнится, наберется сил и скажет правду о своем «мудрейшем тиране». Я бы только хотела одного, чтобы он не скончался до этого великого часа.

— Ты веришь, что так будет?

— Конечно! Не все же идиотики… В партии зреют могучие силы, и они еще себя покажут. А что касается меня, я просто писатель, то есть смотрящий вперед. В родном городе еще будут меня любить, ценить и чествовать по заслугам — меня это нисколько не удивит. Настанет время, и мои земляки будут встречать меня с цветами и с уважением слушать, что я им буду говорить.

Муж смотрел на меня с любопытством.

— Ты действительно так думаешь?

— Разумеется.

Настало 1 сентября, а облоно все тянуло с назначением Валериана. Ударили холода. Мы спасались тем, что, затушив костер, засыпали в палатку горячий песок, застилали одеялами и спали до утра, как на горячей печке. Помню, 10 сентября мы сидели у костра, а кто-то проезжал на моторке мимо и над водной гладью раздался удивленный женский голосок:

— Вася, Вася, смотри, а те, в палатке, все еще живут!

— Не замерзли еще?!

В воскресенье к нам приехали мои друзья — муж и жена Петровы. Это Таисия Константиновна, которая посылала мне посылки, подписываясь: «от тети Таси и Сергея Ивановича».

— Что я вам посоветую, — сказал он нам, — хватит вам скитаться по медвежьим углам… Вижу, Валя больше не может. Знаю, знаю, но есть город, где вас пропишут и с этими паспортами.

— Какой?

— Караганда.

— Рядом с Карлагом?

— Это город, где много интеллигенции…

— Но у нас нет даже на билет… — произнесла я неуверенно.

— Я дам вам взаймы шестьсот… нет, семьсот рублей. Хватит, чтоб доехать и устроиться на работу. Учителя там нужны… Я на всякий случай запросил, — он протянул нам ответ облоно на запрос Валериана Георгиевича Петринского.

Так мы снова очутились в Караганде, в полсотне километров от Карлага.

Остановились мы в семье Лии Львовны Морской — подруги моей знакомой Гамледи, режиссера цирка.

Приняли нас очень приветливо, поместили в отдельной комнатке, угостили, чем могли. Вечером долго разговаривали и как-то сразу сдружились. Меня и Валериана особенно заинтересовал и как-то по-человечески нам понравился муж Лии Львовны — Эрих Оттович. Он был не русский, немец — чистокровный германец, родом из Рура (отец, и дед, и прадед его были шахтерами). Он был коммунистом, активным борцом против фашизма. Когда гестапо стало усиленно разыскивать его, подпольная Коммунистическая партия Германии переправила его в Москву. В Москве он работал в Коминтерне, потом на каком-то высоком посту, женился на еврейке, артистке эстрады Лие Морской. Когда началась война, Эриха Оттовича с русскими немцами сослали в Казахстан.

Ссыльных немцев из партии не исключали… Эрих Оттович нашел это нелогичным. Он пришел в Карагандинский обком, высказал первому секретарю свое мнение на этот счет и положил свой партбилет на стол, заявил, что придет за ним, когда кончится его незаслуженная ссылка.

Секретарь обкома пришел в ярость и заявил, что свой партбилет он больше никогда не увидит.

Этой ночью упрямого немца арестовали, дали ему пять лет и отправили, бывшего шахтера, на угольные шахты Караганды, где он и проработал все пять лет.

Лия Львовна эти пять лет преподавала в школе русский язык и литературу и воспитывала двух своих девочек: Аэлиту, от первого брака, и Светлану — дочь Эриха Оттовича.

Выйдя из лагеря, он тотчас поступил на угольные шахты мастером. Через некоторое время они купили себе дом, сделали к нему множество пристроек для кроликов, кур, поросят.

Мы с Валей отправились в облоно, где нам предложили школу в райцентре, но… в такой глубинке, что там, кажется, и русский язык не знают.

Когда я пришла в ужас, меня успокоили, что там есть ссыльные немцы, как раз мои земляки из Саратовской области — из республики немцев Поволжья. Инспектор нас уговаривал немедленно взять аванс и выехать завтра утречком.

— Вы только подумайте: на всю школу всего шесть учителей, наберете себе столько часов, сколько хотите.

— Валериан один на все десять классов филолог. А я могу и математику, и физику, и черчение и что еще захочу, хоть химию, хоть генетику? — подсказала я.

— Что захотите.

Мы обещали подумать до утра. Пришли домой к друзьям обескураженные.

Лия Львовна приготовила нам сюрприз.

— Я же представляла, что именно предложит вам облоно, и сходила к знакомому завгороно. Вот что я для вас добилась: всего пятьдесят километров от Караганды. Северо-западнее ГРП, то есть геолого-разведочной партии, там школа-семилетка. Уже идет учебный год, а бедным ребятам преподают лишь казахский и английский языки. Родители зовут школу курсами иностранных языков. Еще не поздно — идите за назначением.