Иван Майский - Перед бурей

возбужденной толпой высыпали за Михновским в коридор,

вихрем разнося по гимназии волнующие новости о событи

ях, только что разыгравшихся в шестом классе.

Весть о скандале на уроке Михновского очень скоро

вышла за стены гимназии и стала самой сенсационной

городской новостью. И вот что было замечательно: хо

тя кое-кто из людей «с положением» резко осуждал гим-

1

меняемся с ними».

Известное латинское изречение: «Времена изменяются, и мы из

1 5 3

назистов, большинство «общественного мнения» Омска,

включая многих представителей губернской и военной бю

рократии, явно сочувствовало «бунтовщикам». Разложение

царского режима на рубеже XX века зашло уже так да

леко, что всякий протест против этого режима или против

того или иного проявления этого режима находил больший

или меньший резонанс в самых разнообразных, подчас

совершенно неожиданных кругах. Именно сочувствие «об

щественного мнения» вынудило Мудроха, который перво

начально собирался «примерно наказать зачинщиков»,

отказаться от своего намерения и вообще постараться

замять всю эту неприятную для него историю.

15. КРУЖОК

Однажды в конце ноября мы возвращались домой из

гимназии вместе с Олигером. Мы жили поблизости и ча

с т о шли пешком, ведя по дороге разговоры и дискуссии

«а самые разнообразные темы. Вдруг Олигер неожиданно

выпалил:

— Знаешь, Иван, давай устроим кружок!

— Какой кружок? — с удивлением спросил я.

Я был в то время еще так наивен, а Омск в то время

был еще таким медвежьим углом, что до того я никогда

не слыхал ни о каких кружках.

-- Как какой кружок? — в свою очередь, изумился

Олигер.

Олигер был года на полтора старше меня и больше на

слышан о различных явлениях жизни.

— Мы устроим кружок, — все больше увлекаясь своей

идеей, продолжал Олигер. —Привлечем самых развитых

из наших гимназистов, будем вместе читать и обсуждать

книги, журналы... Потом, что еще мы сможем сделать?..

Ну, конечно, вырабатывать взгляды, учиться... Но не так,

как в гимназии, а для себя... Понимаешь ли, для себя!

Идея Олигера мне тоже начинала нравиться. Скоро мы

обнаружили в этом отношении полное единство мнений.

Вместо того чтобы итти домой, мы пошли гулять на Иртыш

и по дороге стали обсуждать детали заманчивого пред

приятия. Мы знали, что родители ждут нас к обеду и что

наше отсутствие в положенный час вызовет с их стороны

беспокойство, а позднее—громы и молнии на нашу голову.

154

Но что все это значило в сравнении с теми изумительными

перспективами, которые теперь перед нами открывались?

Радостно возбужденные, с беспечно расстегнутыми шуба

ми, несмотря на мороз, противозаконно сбросив с плеч

ранцы и неся их подмышками, мы долго ходили по запоро

шенному снегом льду широкой реки. Ходили и разговари

вали, разговаривали и ходили.

Прежде всего надо было определить цель кружка. Это

не заняло у нас много времени. По существу цель кружка

уже была сформулирована Олигером, и с маленькими до

полнениями с моей стороны она была утверждена нами

обоими.

Без труда был разрешен также вопрос о месте собраний

кружка. Большинство «радикалов» нашего класса жило с

семьями, семьи были по преимуществу чиновничьи, воен

ные, среднекупеческие, — стало быть, квартиры имелись.

Правда, со стороны некоторых родителей можно было

ждать оппозиции к нашей затее, но все-таки несколько до

мов, где кружок мог бы собираться, сразу же намечалось.

Гораздо сложнее оказался вопрос о составе кружка.

Кого пригласить в кружок? Горячая дискуссия на льду

Иртыша концентрировалась главным образом около этой

темы.

Класс наш состоял из двадцати трех человек. Дух в

нем господствовал «радикальный», и число «развитых гим

назистов» было сравнительно велико. Все крепко стояли

Друг за друга, фискалов не было, и потому начальство

смотрело на наш класс очень косо, а инспектор Соловьев

даже считал, что подобный класс не может быть терпим

в гимназии. Мы с Олигером стали перебирать всех наших

товарищей и, в конце концов, остановились на пяти-шести,

которые вместе с нами двоими должны были составить

ядро кружка.

Здесь на первом месте стояли два брата Марковичи —

старший, Михаил, и младший, Натан. Они происходили из

довольно зажиточной еврейской семьи, связанной с мест

ным торговым миром. У них был двухэтажный дом в Ом

ске и большая заимка верстах в ста от города. Отец Мар

ковичей давно умер. Детей воспитывала мать — красивая

и изящная женщина большой интеллигентности, но мало

практичная и болезненная. Около нее постоянно вертелись

какие-то дяди и кузены, которые «помогали ей в делах».

Мне всегда казалось, что эта помощь обходилась вдове

155

Маркович в копеечку и оставляла звонкий металлический

след в карманах ее благодетелей. Дом Марковичей был

большой, уютный, хлебосольный, с большим количеством

мужской и женской молодежи разного возраста. В этот

дом можно было притти в любое время дня и ночи и быть

вполне уверенным, что тебя ласково встретят, обогреют,

напоят чаем, покормят, а если хочешь, то и дадут интерес

ную книжку для чтения, ибо вдова Маркович любила

литературу и имела обширную, культурно подобранную

библиотеку. Вдобавок, дом Марковичей стоял у самого

Иртыша, — это так ловко вязалось с катаньем на лодке, с

купаньем и другими развлечениями, естественно вырастаю

щими на берегах большой реки. Старший из братьев Мар

ковичей, Михаил, был несколько неподвижный, философ

ствующий еврейский мальчик, много читавший, развитой,

любивший смотреть «в глубь вещей». Младший, Натан,

был живее, практичнее, действеннее, но меньше читал и

еще меньше философствовал. В гимназии я был ближе с

Михаилом, который впоследствии стал адвокатом. В даль

нейшей жизни мне чаще пришлось сталкиваться с Ната

ном, ставшим доктором. В тот памятный день, когда мы

с Олигером на льду Иртыша набрасывали организацион