Кирилл Николаев - Жизнь и смерть Эдуарда Берзина. Документальное повествование

Таким образом, это заявление Павлова о порядках в Дальстрое стало тогда же, в 1933 году, известно в ОГПУ. Но Ягода, будучи в хороших отношениях с Берзиным, в то время не дал ходу этому сигналу, придержал его. Но когда времена Ягоды кончились, эта бумага была вновь извлечена на свет и теперь ее приобщили к «делу Берзина».

Недавно стало известно, что кроме докладной записки Павлова были и другие «сигналы» об особенностях берзинской деятельности в Дальстрое. Они пришлись на 1937 год, когда положение Берзина уже сильно пошатнулось. Думаю, что решающую роль сыграло письмо, направленное лично Сталину одним из работников Дальстроя в середине 1937 года.

Его автор член партии Елизар Иванович Киселев некоторое время проработал инспектором по охране труда в профсоюзном комитете особого колымского треста. К тому моменту, когда писал это, как назвал его, «заявление», он уже уехал с Колымы.

Свое заявление Киселев строит несколько иначе, чем Павлов. Он сосредоточивает внимание лишь на одном вопросе — подборе кадров. Называет несколько десятков фамилий, в том числе из ближайшего окружения Берзина, таких как Эпштейн, Евгениев, Майсурадзе и другие. Каждому дает краткую характеристику. И делает вывод, что «на главные руководящие посты в Дальстрое назначаются или троцкисты, или лица с контрреволюционным прошлым. А если человек не принадлежит ни к той, ни к другой категории, то пусть будет заключенным»142.

Свое заявление Киселев заканчивает фактом, который потом станет связующим звеном всех официальных обвинений, предъявленных Берзину родными ему органами НКВД. «Причиной боязни и трепетания перед Берзиным, — пишет Киселев, — является то, что у него были близкие взаимоотношения с бывшим Наркомом внутренних, дел Ягодой. Например, бывший прокурор Нагаев часто вспоминает, как он лично несколько раз слышал от Берзина, который говорил: «Я и Генрих — все, что нужно будет, так и сделаем»143.

Вероятней всего, это заявление Киселева, отправленное им с пометкой «секретно» Сталину, Генеральный секретарь партии прочитал и дал указание новому наркому Ежову завести на Берзина дело.

Кроме того, из Центрального комитета партии о содержании письма, видимо, сообщили начальнику политчасти Даль-строя Булыгину, рекомендовав ему, не ссылаясь на письмо, гласно проверить приведенные там факты.

Мы уже отмечали, что Булыгин, год назад присланный на Колыму из Дальневосточного крайкома ВКП(б), был опытным партийным работником. Он с самого начала весьма критично отнесся к режиму личной власти Берзина, бросавшейся в глаза любому новичку в тресте. Теперь начальник политчасти понял, что этому режиму приходит конец. Нужно, чтобы это почувствовали все.

На 11 ноября Булыгин назначил общее партийное собрание коммунистов Нагаево-Магаданского района. Собралось 187 членов и кандидатов в члены партии — весь руководящий состав треста, его управлений, было много вольнонаемных специалистов, командиров УСВИТЛ — коммунистов.

Тон обсуждению задал доклад Булыгина. Он предъявил обвинение Берзину, что тот покрывает «врагов партии» — своих ближайших помощников Эпштейна, Пуллерица и других. Что он покрывал осужденных ленинградских чекистов Медведя, Запорожца и их сподвижников, которые вновь арестованы. Что он создал им курорт на Колыме вместо отбытия наказания в лагере. Что после того, как ленинградцев увезли в Москву, директор помогает их семьям благополучно отсюда уехать.

Наконец, он предъявил Берзину обвинение в дружбе с бывшим наркомом Ягодой, который объявлен врагом народа.

Об этом свидетельствует известная многим дальстроевцам фотография: Ягода и Берзин. И надпись: «Дорогому Эдуарду Петровичу. Ягода». И могущественный в былые времена правитель Колымы вынужден был оправдываться.

«С Ягодой, — сказал Берзин, — у меня были плохие взаимоотношения. А он делал вид, что хорошо ко мне относится. Перед моим отъездом из Москвы в 35-м году он вызвал меня к себе. Когда пришел к нему, в кабинете был кремлевский фотограф.

Он сделал снимок.

На следующий день Ягода вновь вызвал к себе. В приемной, при людях, обнял меня и вручил фотокарточку, где мы сняты с ним вдвоем. И сделал надпись: «Дорогому такому-то…»144.

Берзин не хотел примириться с мыслью, что он обречен. Вновь и вновь он пытался предпринимать какие-то шаги, которые бы обелили его в глазах московских вождей.

В осенние месяцы 1937 года набирает обороты расстрельная деятельность «тройки» Дальстроя. Мы видели, что расстрелы политических противников режима — настоящих и придуманных — производились в тресте и раньше: по 3–4 человека в 1934–1935 и 1936 годах. Сентябрь 37-го начал кровавый счет уже на десятки.

В октябре, как мы говорили, кровопролитие стало приобретать массовый характер.

Получение поздравительной телеграммы из Москвы от Сталина и его подручных 16 октября было отмечено убийством семидесяти трех человек.

Глава 6

Мечта и реальность

Берзин очень устал и ждал разрешения на давно обещанный отпуск… Жена с детьми еще в начале леса, сразу после окончания школьных занятий, уехала в Москву. Спустя много лет она вспоминала, что атмосфера благополучной столичной жизни убаюкивала ее, атмосфера опасности улетучивалась:

«Правительство подарило Эдуарду Петровичу новую машину ЗИС-101. Она стояла в гараже в Москве и ждала своего хозяина.

Нам предоставили в Москве прекрасный особняк… Я вспоминаю о лете 1937 года как о самом счастливом времени в жизни. Втроем с детьми гуляли по паркам, ходили в музеи и ждали его, ведь не виделись почти полгода»145.

В начале ноября 1937 года помощники Берзина завершили одну необычную работу, которую директор особого треста обязался сделать до отпуска. Это был долгосрочный перспективный план развития Дальстроя. Работа над ним началась прошлой зимой, о чем Берзин сообщил тогда в большой телеграмме на имя Сталина, Молотова и Ежова. «Приступлено к составлению перспективного плана освоения Колымы», — сообщал он им 17 февраля.

И вот перспективный план готов. В двух толстых томах содержались не только ряды цифр и таблицы, показывавшие возможности добычи золота, олова, угля и других полезных ископаемых в течение десяти лет. Цифровые показатели сопровождались текстом, над которым работал сам Берзин. Он и подписал оба тома.

Видимо, директор треста придавал своему детищу особое значение: окончание работы над ним он отметил специальным приказом 11 ноября.

Необычное название дал он своему детищу: «Генеральный план развития народного хозяйства Колымской области. 1938–1947 гг.» Не Дальстроя, а области! Казалось бы, это — неожиданный поворот в мышлении директора особого треста. Но, видимо, чрезвычайщина, в последние месяцы залившая кровью невинных всю территорию Колымы, претила натуре Берзина. Сопротивляться ей в реальной жизни у него не было уже ни власти, ни возможностей. И он выразил свои личные взгляды — свою мечту в этом официальном документе.