Валентин Аккуратов - Лед и пепел

Утром 22 августа, получив разрешение на вылет в Москву и забрав все необходимые инструкции о порядке полета, мы стартовали. Шли на малой высоте, прячась в складках рельефа. Предосторожность была не лишней. В Архангельске мы узнали, что ожесточенные бои развернулись уже под Москвой.

К Москве мы подошли на бреющем полете и с ходу сели на Химкинском водохранилище у здания Речного вокзала. Зарулив в одну из стоянок гидросамолетов Полярной авиации, находящейся прямо против шпиля вокзала, мы вышли на родной берег.

Ощетинясь дулами зенитных батарей, опоясанный противотанковыми ежами, надолбами и валами из мешков с песком, город жил своей повседневной жизнью, но эта жизнь была полна сдержанной деловитости, так непохожей на суетливость Москвы предвоенной. При подъезде к тушинскому туннелю у узкого проезда, заставленного ежами, мешками и бетонными пирамидами противотанковых надолб, военный патруль проверил наши документы. Молодой капитан подолгу всматривался в наши лица, сверяя с фото в удостоверениях, устало козырнул. Чувствовалось, что он о чем–то хотел спросить — наш экспедиционный вид явно смущал его, — но так и не спросил, махнув на прощание рукой, обвязанной марлевым, потемневшим бинтом. При выезде из туннеля образовалась небольшая пробка. Навстречу нам встала длинная гирлянда аэроста тов. Статные девушки в аккуратных гимнастерках держали баллоны за свисавшие с них концы и, пересмеиваясь, что–то говорили между собой.

Увидя их, Виктор Чечин лихо свистнул и, перегнувшись через борт автомашины, крикнул:

— Послушайте, красавицы вы мои милые, кого же вы собрались ловить в свои сети? При ваших качествах вам и аэростаты заграждения не нужны!

Девушки дружно фыркнули, но ответ дать не замедлили:

— Попадешься и ты, черноглазый! Смотри, не зевай, когда полетишь!

Странно, но этот незначительный эпизод и слова девушек помнились мне всю войну. Вход в зону Москвы был расписан строго по воздушным коридорам, которые периодически менялись. Заградительное кольцо вокруг Москвы охранялось сетью аэростатов. Усталые после выполнения боевых операций, часто в сплошной облачности, мы должны были нащупать этот коридор и, рассчитывая только на средства радиотехнического самолетовождения, пролезть через эти «девичьи сети» на свой аэродром. А «девичьими сетями» мы их называли потому, что обслуживали аэростаты заграждения в основном женские команды сложность маневра слепого полета в узких коридорах, при не всегда срабатывающих средствах радионавигации, преподносили нам минуты куда более томительные и напряженные, чем часы полетов над вражеской территорией. Можно было попасть в стальную сеть аэростатов: безжалостная сталь их тросов разрезала самолет пополам.

При встрече в Управлении Полярной авиации с Ильёй Павловичем Мазуруком, затянутым в строгую военную форму, мы невольно подтянулись. В нашем кожаном, видавшим виды летном обмундировании и пахнувших ворванью высоких болотных сапогах, конечно, мы выглядели партизанами. Начальник окинул нашу группу насмешливым взглядом и с улыбкой проговорил:

— И вас не забрали в таком виде? Вы же как диверсанты! Ну, ладно, о форме потом. Рад вас видеть здоровыми в любом виде. Спасибо! Лихо поработали. Моряки от вас в восторге! Теперь всем ясно, почему не отпустили ваш экипаж во фронтовую авиацию? Основные потоки военных грузов из США пойдут через Арктику. Кто будет проводить корабли через льды? Конечно, те экипажи, которые в этом имеют большой опыт! — тепло пожав руки, он усадил нас вокруг своего стола.

— Но, Илья Павлович, — вырвалось у меня, — в боях наш опыт будет еще эффективнее! Забронировали нас, не спросив. Я все равно уйду на фронт, и ты меня не уговаривай!

— Я понимаю тебя. Ты вспоминаешь финскую? Мы же тогда с тобой ушли добровольцами. Но пойми, сейчас события более сложные, война будет долгой. Каждый должен быть на своем месте. Ты специалист по проводке кораблей… Э, да что говорить, друзья, я сам за фронт, но не пускают! Папанин добился брони…

— А сам, видите ли, — на фронт. Уполномоченный Государственного Комитета Обороны! — перебил Мазурука Черевичный.

— Вот и вы поступите в его распоряжение. Он командует морскими перевозками на Севере. И не думайте, что не понюхаете пороха! А сейчас вашу машину

— на неделю в профилактический ремонт и на вооружение. У вас неделя свободного времени. Приведите себя в порядок, отдохните. Впереди очень горячая работа, но из Москвы не отлучаться. Обстановка, как видите, сложная. Вызов в штаб может быть неожиданным. Ежедневно с девяти до девяти тридцати звоните мне.

— Ясно, Илья Павлович… Товарищ полковник, — поправился Черевичный, — но почему на смену моторов и установку вооружения такой большой срок?

— Нет людей, а на ремонте не одна ваша лодка!

— Но в составе экипажа три механика. Разрешите нам всем включиться в подготовку.

— Не возражаю. Жалея ваши силы, не смел предложить. У меня все, можете быть свободными, а штурмана и второго пилота прошу остаться.

Все вышли. Мазурук подошел к большой карте Баренцева моря, висевшей на стене.

— Я знаю, вы боевые летчики, и вам трудно оставаться членами профсоюза в этой войне. Но смотрите, скоро англо–американские и наши корабли будут доставлять военные грузы в порты Мурманска и Архангельска. Вся эта зона находится под контролем не только военно–морскою флота нацистов, но и ее авиации, базирующейся на оккупированной территории Норвегии. Здесь будут серьезные бои. Если путь караванов поднять севернее, то авиация врага не сможет бомбить корабли, поскольку это будет слишком далеко от их баз. Но путь в более высоких широтах проходит через льды. Караваны необходимо обеспечивать ледовой разведкой. Кроме того, часть судов пойдет с востока, Северным морским путем. А там, сами знаете, без ледовой разведки не пройти. В ваших разведках вы неминуемо будете соприкасаться с врагом, а это тот же фронт. И я прошу вас не делать глупостей, а оставаться в Полярной авиации: если вы сбежите, за вами потянутся и другие.

Мазурук говорил убедительно. Конечно, как начальник Полярной авиации он был прав. Мы выслушали его молча, не возражая, но уходили от него с чувством обиды, словно нас чем–то обошли. По пути мы с Гришей Кляпчиным договорились завтра же идти в военкоматы своей приписки с рапортами об отзыве на фронт.

В девять утра я уже был на приеме у комиссара Краснопресненского райвоенкомата. В его кабинет стояла длинная очередь. Из разговоров я понял, что все ожидающие приема — добровольцы: (рабочие, служащие, научные работники. Все они имели бронь, но никто из них не хотел оставаться на работе в тылу.