Карлис Озолс - Мемуары посланника

Штейгера обвинили в сношениях с иностранцами, забыв, что десять лет назад обязали поддерживать эту связь. Он исполнял только навязанные ему обязанности, и, должно быть, хорошо исполнял, потому что его положение постоянно крепло.

Расстрелян был и Енукидзе, вечный секретарь Совнаркома, добродушный по природе человек, известный тем, что к нему и через него обращались с просьбами о помиловании. Он был отзывчив и помогал где и как мог.

Та же участь постигла Пятакова, с которым я когда-то в Кремле дружески беседовал, сидя за одним столом. Он мне казался честным и бескорыстным советским тружеником, типично русским человеком и патриотом. Так там расстреливали и расстреливают без счета и смысла, забывая услуги, оказанные этими несчастными людьми, не принимая в соображение никаких доводов, не испытывая ни жалости, ни благодарности.

Вспоминается заседание в начале революции, о котором мне рассказывали как о действительном факте, который скорее похож на анекдот. За общим столом собрались ответственные представители, вершители судеб русского народа. Обсуждался наиважнейший вопрос о революционной программе, тактике, методах управления и т. д. Среди прочих присутствовал и один армянин, который долго слушал прения, а потом вдруг не выдержал, вскочил и с кавказским акцентом воскликнул: «Какой програм? Какой тактик? Бери кинжал, иди и режь!» Совет этого действительного или анекдотического армянина, по-видимому, пришелся по вкусу советским вождям: там резали и режут по сей день, спустя двадцать лет после начала революции.

Говоря о расстрелах, не могу не вспомнить очень известного в России и за границей железнодорожного деятеля фон Мекка, расстрелянного за вредительство вместе с двумя тоже хорошо известными в России железнодорожниками. Совершенно невозможно предположить, чтобы фон Мекк, которому шел седьмой десяток, преданный всей душой железнодорожному делу, мог оказаться «вредителем». Напомню, имя фон Мекк связано не только с этой огромной отраслью государственного хозяйства, железнодорожными вопросами. Надежда Филаретовна фон Мекк долгие годы субсидировала гениального русского композитора П.И. Чайковского.

На основании русско-латвийского мирного договора фон Мекк имел право на латвийское подданство, был занесен в список наших оптантов. Приближался последний срок оптации, и ко мне впервые явился фон Мекк со своей женой. Я увидел почтенного господина высокого роста, умудренного житейским опытом.

В долгой беседе он рассказал мне все, как священнику на исповеди. Оказалось, его арестовывали чуть ли не двенадцать раз, всячески придирались, искали хотя бы малейший повод для обвинения, ничего не находили, выпускали, снова арестовывали, допрашивали, вновь освобождали. Естественно, фон Мекк имел все основания полагать, что его больше уже не будут тревожить, как аполитичного старика, и позволят целиком посвятить последние дни любимому делу, оценив его как большого специалиста.

Перебраться в Латвию он был не прочь, но смущало, что у нас мало железных дорог, нет простора для его широкой работы, и он, возможно, пожалеет об отъезде. С этими доводами и соображениями я не мог не согласиться. Сказал, что на его месте, пожалуй, поступил бы так же. Он и его жена поблагодарили меня от всей души за внимательное участие к их судьбе. От оптации Мекк отказался и вышел из посольства как советский гражданин, потерявший право на латвийское гражданство. Меньше чем через год стало известно, что он расстрелян. Я пребывал в непоколебимой уверенности, что погиб совершенно невинный человек, притом весьма нужный самим большевикам. Вот почему и последующие расстрелы самих большевиков не рассматриваю как наказания за преступления.

Чтобы получить более полную картину всех этих дел, этой смертоносной практики, следует разобраться в работе ГПУ и НКИД за границей.

Порой, кажется, советское представительство в том или ином государстве является скорее органом ГПУ, чем НКИД. Часто в заграничных учреждениях ГПУ более важная и ответственная отрасль, чем НКИД. Заграничная армия агентов ГПУ во много раз больше, чем количество официальных дипломатических представителей, вместе взятых. Наивно полагать, что агенты занимаются только шпионажем. Против этого все государства могут и умеют бороться и защищаться.

Одно из важных заданий агентов – дискредитировать, деморализовать и децентрализировать. Для этого они обязаны использовать разногласия политических партий, искусственно создавать столкновения и обострения. При помощи женщин агентам удается бросить тень на нежелательных лиц, дискредитировать их, убирать с постов. Эта хитрая тактика проводится ими легко и ловко.

Приведу трагический пример.

В Латвии жил талантливый, опытный генерал Радзинь, заслуженно считавшийся большим военным авторитетом. Он окончил в Петрограде Академию Генерального штаба с золотой медалью и был начальником штаба в Новогеоргиевске во время мировой войны. Это признавалось и в Латвии, и за ее пределами. Однако Радзинь очень не нравился большевикам. Надо было найти к нему подход, что и произошло. Агенты понимали, что шпионов боятся все. Некто Ланге, большевистский агент, сотрудник советского посольства в Латвии, установил связи с хозяйкой пансиона, где летом проживал Радзинь. Конечно, к нему самому приблизиться было невозможно, да это было и не нужно. Цель иная.

Этот Ланге, сотрудник советского посольства, скоро был пойман, обвинен в шпионаже, как и хозяйка пансиона Биндже. Правда, все это было организовано чрезвычайно глупо, никаких сведений от генерала они не получали и не могли получить. Но важно было бросить тень на этого незапятнанного авторитетного человека. Ланге устроили «провал» с единственной целью – показать, что генерал Радзинь связан со шпионами. Большевики не без основания полагали, что тем самым они морально уничтожают Радзиня, поскольку дальнейший ход событий будет завершен политическими партиями, сплетнями, счетами, печатью и т. д. Действительно, началась травля генерала, создалось много неприятностей. Радзинь с горя начал пить и безвременно погиб. Все прошло, как планировали большевики.

А в это самое время в Москве театр Корша ставил пьесу, дискредитирующую в глазах советских граждан весь капиталистический мир. Пьеса называлась «Карьера министра». Ее герой оказывался бандитом, взломщиком, но благодаря всеобщему моральному упадку получил пост министра и, конечно, стал действовать как настоящий бандит.

Особенно сильное желание у советских агентов было дискредитировать меня, но об этом я расскажу дальше.

Советский суд

Недавно, во время судебного процесса над Рыковым, Крестинским, Раковским, Бухариным, Ягодой и др., я вспомнил, как в Ленинграде 20 и 21 февраля 1929 года судился латвийский гражданин, теперь уже покойный, Волфман, директор ленинградского тигельного завода К.П. Моргана. Когда-то он был народным учителем. Преследуемый в Латвии, он попал на английский завод и через несколько лет стал его директором. Энергичный, честный человек из народа, он геройски, в полном смысле слова, охранял завод от большевиков, там продолжались работы. Конечно, советские власти хотели во что бы то ни стало закрыть завод и закрыли. Поскольку он принадлежал англичанам, необходимо было инсценировать преступную деятельность главного распорядителя. Поэтому Волфмана предали суду. С этим делом я был хорошо ознакомлен и лично отправился на суд в Ленинграде, попросив французского посла и других прислать на это судьбище своих представителей. Интерес к этому делу я хотел сделать более общим. Волфман обвинялся во вредительстве, в том, что он дал советскому инженеру Брилкину взятку в 1500 рублей. Волфман это отрицал. В деле не было никаких доказательств, кроме голословного утверждения самого Брилкина, а так как тот тоже судился, именно за взятки, он сам же себя и оговаривал. 20 февраля я просидел на суде с 10 утра до 8 вечера, а 21 февраля – с 11 утра до 7 вечера. Я не хотел пропустить ни одного момента, хотел все видеть и слышать и для этого занял место в первом ряду. Это, конечно, подбадривало подсудимого. Он стоял на своем. Наконец судья убедился, что обвинение рассыпается. Казалось бы, сама логика подсказывала, что надо вынести оправдательный приговор. Судья прервал процесс и ушел на совещание. Через какой-нибудь час он вошел и объявил: «Так как на суде выяснилось, что Волфмана занимался шпионажем, суд постановил произвести дополнительное дознание и гражданина Волфмана оставить в заключении».