Анатолий Левандовский - Кавалер Сен-Жюст

Ну разве мог он теперь любить Терезу? Да и не только Терезу, а и кого бы то ни было, скажем эту самонадеянную восемнадцатилетнюю девочку, Анриетту…

Сердце его болезненно сжалось.

Он сразу постарел на несколько лет, он вдруг понял многое, о чем и не догадывался раньше. Он понял, между прочим, почему бедная Элеонора Дюпле никогда не дождется своего сказочного принца, почему его друг Максимильен Робеспьер никогда не станет ей ни мужем, ни любовником.

Нет, мы не созданы для обычных чувств. Мы обрекли себя на иную любовь, и эта любовь выжгла наши сердца и опустошила наши души, она отказала нам в самом обычном, чем наделен всякий; мы слишком любим человечество, чтобы любить человека, мы навсегда останемся одинокими в этом огромном мире. Мы сами обрекли себя на одиночество и борьбу, борьбу без перспектив. Ибо мы будем бороться до последнего врага или до последнего патрона; если не сможем одержать победу, то погибнем, и если одержим ее, но не закрепим, погибнем тоже…

В комнате стало совсем темно.

Постепенно все мысли ушли, точно влага в песок, и осталось одно оцепенение. Так он лежал бездумно и бесцельно, потеряв представление о времени, не имея ни желаний, ни боли, ни надежд.

И вдруг почувствовал страх.

Он вспомнил, что пригласил ее на завтра. И она придет! И даже не завтра, а сегодня, сейчас! Еще миг — и он услышит это противное поскребывание. И тогда он умрет.

Сен-Жюст вскочил. Он задыхался от ужаса.

Прочь отсюда! Он не может здесь оставаться дольше, ни единой минуты, ни единой секунды…

Набросив что-то, он устремился к двери, открыл ее и быстро пошел, почти побежал в темноту холодной январской ночи.

Было около двенадцати, когда он появился у Добиньи.

Старый приятель был несказанно удивлен.

— Вот так сюрприз, черт возьми! Откуда ты, старина, среди ночи? Стряслось что-нибудь?

— Ничего не стряслось, Вилен. У тебя можно переночевать?

— Переночевать у меня? Тебе? В моей жалкой конуре? Вот так штука… Может, сгорел твой отель?

— Отель на месте, Вилен. Пожалуйста, постели где-нибудь, а то я безумно хочу спать.

Хозяин квартиры понял, что расспросы бесполезны.

Вилен Добиньи был старинным приятелем Сен-Жюста. Когда-то он вместе с Демуленом участвовал в юношеских забавах Антуана. Потом, уже находясь в Конвенте и Комитете, Сен-Жюст тянул за уши Добиньи, помогал устроиться ему на хорошее место и отбивался от его врагов. И все же сердечной близости между ним и Виленом теперь не было. Быть может, именно потому, что в прошлом их сближало слишком многое?..

На следующее утро, едва открыв глаза, он спросил у Добиньи, готовившего кофе:

— Вилен, нет ли у тебя адреса дома, где можно было бы устроиться на длительный срок?

— Есть, конечно же есть адресочки. Сейчас ежедневно арестовывают у кого мужа, у кого брата, а то и целыми семействами — пустых квартир много.

— А можно не из таких?

Добиньи порылся в бумажнике и вынул крохотную записку.

— На ловца и зверь бежит. Вот, возьми. Улица Комартен, дом номер 3. Сдается комната. Хозяйка — очаровательная особа и к тому же художница.

— Вероятно, дорого?

— И это спрашивает всесильный децимвир! Стыдись, друг.

В тот же день Сен-Жюст перебрался на новую квартиру. Но этого показалось ему недостаточно. Она ведь могла узнать его новый адрес точно так же, как узнала старый!

Нет, нужны коренные меры.

Он отправился в Комитет общей безопасности.

В Комитете, как всегда, дежурил старый Вадье. С ним находился член Комитета Жаго. Ни Леба, ни Давида, к счастью, не было.

— А, — приветствовал Вадье Сен-Жюста, — опять явился подбирать матерьяльцы?

— Нет, Вадье, ты ошибся. На этот раз, напротив, я собираюсь вам их дать.

— Это занятно, — протянул Вадье.

— Запиши, гражданин. Поступили сведения о подозрительной женщине, приехавшей откуда-то из провинции.

— Кто такая? — схватил блокнот Жаго.

— Некая Тереза Торен.

— Чем подозрительна?

— Связана с эмигрантами. Ее муж и отец бежали к тиранам.

— Ого! Это серьезно.

— Живет по фиктивным бумагам.

— Это еще серьезнее. А где проживает опа теперь?

— В отеле «Тюильри», что против Конвента.

— Ишь ты, где укрылась! Спасибо, гражданин. Возьмем ее немедля.

Сен-Жюст помялся.

— Я полагаю, ее нет нужды арестовывать. Можно ограничиться высылкой из столицы.

Он ведь вовсе не желал зла Терезе; он только хотел обезопасить себя от встречи с нею…

Его желание исполнилось скорее, чем он думал.

Вечером Жаго поймал его в Комитете общественного спасения.

— Ты что же, коллега, смеяться над нами вздумал?

Сен-Жюст вопросительно посмотрел на него.

— Твоей красотки и след простыл. Сразу после разговора с тобой я принял меры. Днем Эрон с ребятами нагрянул в «Тюильри». И что же ты думаешь? Там таковой не оказалось. Она выбыла рано утром в неизвестном направлении.

«Слава богу, — вздохнул Сен-Жюст. — Она оказалась умнее, чем я думал, и жаждет новой встречи не более моего. Теперь совесть моя спокойна и честь спасена».

День спустя он уехал на фронт.

21

Антуан Сен-Жюст не возился со своими ранами, сколь бы глубоки они ни были. Дело у него всегда перевешивало, не оставляя места для мелких страстей, воспоминаний, сожалений.

Тем более что рядом был верный Филипп.

Правда, присутствие Филиппа и радовало, и смущало: слишком уж внимательно смотрел он в глаза, слишком откровенно и упорно ждал признаний. Сен-Жюст под конец даже разделил инспекцию между собой и другом: в то время как сам он направился в Гиз, Леба покатил в Авен, и далее, вплоть до встречи в Амьене 24 плювиоза, они действовали раздельно.

Впрочем, это произошло уже после Сен-Поля, когда Филипп уехал часа на два в Фревен, где жил его старый отец.

А в Сен-Поле, куда они прибыли 6 плювиоза, произошла неожиданная и неприятная задержка.

Смеркалось. Сен-Жюст, не собираясь задерживаться в городе на ночь, хотел было дать распоряжение вознице, когда экипаж вдруг замер, словно остановленный невидимой рукой.

На подножку вскочил офицер.

— Выходите!

— В чем дело? — осведомился Сен-Жюст.

— Это приказ властей. И побыстрее!

— Но мы уполномоченные правительства республики. Вот документы.

— Покажете там, где их спросят. Эй, ребята, помогите гражданам!..

Помогать, разумеется, не пришлось. Сен-Жюст и Леба спустились прямо в жидкую грязь дороги. Их окружили гвардейцы и куда-то повели. Сен-Жюст был сдержан и спокоен, но Филипп, хорошо знавший друга, видел, что тот задыхался от ярости.