Владимир Осипенко - Привилегия десанта

Офицеры-фронтовики себя повседневной рутиной не утруждали — всё на старшинах и сержантах. Даже знаменитая фраза Жукова «Армией командую я и сержанты» — из того времени. Отец старшина роты, а подчинённые — наполовину только что освобождённые по амнистии заключённые.

1953 год за окном. Знакомство. Старшина, как и положено, в 6:00 заходит в расположение. Казарма спит. Двести человек лежат в кроватях и по команде «Подъём!» не шевелятся. Дежурный ещё раз подаёт команду, сержанты дублируют. Встали и лениво потянулись из казармы самые молодые. Сержанты с кого-то сдирают одеяла. В ответ злобный мат и угрозы. Тогда отец берёт в руку табурет и, пока от него не осталась одна только ножка, молотит «спящих» куда попало… «Проснулись» и выскочили почти все. Подходит к последнему. Тот отбрасывает одеяло и начинает лезвием резать себе живот. Батя внимательно смотрит и говорит:

— Что ты так режешь, что только кишки появляются? Ты режь, чтобы из тебя всё говно вышло.

И с этими словами лупит ножкой… Придерживая внутренности руками, и самый блатной выскочил из казармы. За ним с окровавленной ножкой от табурета вышел старшина. На стоявшую перед входом в казарму роту эта картина произвела неизгладимое впечатление.

После этого достаточно было услышать звук мотоцикла, на котором приезжал отец, что бы через 15 секунд в казарме не было ни единого человека. Вот стоит один раз людям доходчиво объяснить и…

Хотя не всё так просто. Через неделю урки решили «подломить» сельмаг. Батя, прознавший про это от доверенных лиц, с участковым садится в засаду. Стоит он под вешалкой, там плотно пальто драповые висят. Заходят трое под утро без звука. Двое консервы да водку по карманам распихивают. А один сразу к вешалке, хватает все пальто в охапку и пытается одним движением снять. Раз… Что-то не идёт, уж больно тяжелы. Отец, которого урка обхватил за ноги, пальто раздвигает и пистолет прямо в лоб. «Выходи строиться!»

Четверых за воровство и членовредительство отправили опять в зоны, а оставшиеся «пришипились». Смотрят исподлобья. Команды выполняют, но спиной не поворачивайся…

Выбрал отец троих самых авторитетных и отправил к себе домой дрова пилить. К кому идут, не сказал. Мать проинструктировал, чтобы после работы хорошенько накормила. Время голодное было. Солдатский паёк никогда не блистал изобилием, а в те времена и подавно. Попилили и порубили бойцы все дрова, хозяйка за стол зовёт. Мало того, что картошка с укропчиком и шкварками, малосольные огурчики со своего огорода, так ещё и бутылку «казёнки» на стол поставила. Выпили, закусили хорошенько, глазки заблестели, стали они матери разные сальные предложения делать. Та инструкцию помнит, подыгрывает. И вот, когда, казалось, что всё прекрасно… открывается дверь и заходит старшина. В первую секунду показалось, что солдаты сейчас повыпрыгивают в окно. Батя и говорит:

— Ну, что рты открыли? Раз зашли в гости, давайте закусим, поговорим…

После этого разговора случился психологический перелом. Что они рассказали, никто не знает, но рота встала на ноги. Порядок, дисциплина — лучшая в гарнизоне. Лично командующий округа инженерно-саперную роту брал в Киев из Новоград-Волынска для участия в параде. Не знаю, как для кого, для меня это показатель!

— Ты, отец, прям Макаренко. А если бы они чего с матерью сделали?

— Так я сидел с самого начала застолья в спальне и ждал момента.

— И что бойцы? Не вспоминали табурет?

— Нет. Ни тогда, ни после. А продали меня как раз офицеры.

Меня эта фраза резанула сильно. Но слов из песни не выбросишь.

Отец посмурнел лицом и продолжил.

— Через год в нашей семье родилась девочка, моя сестра, а через два был её день рождения. Я тоже присутствовал, но в качестве орущего-сосущего, всего-то было три месяца от роду.

Поделал старшина свои дела в роте и собрался помогать жене готовиться к встрече гостей. Жили хоть и небогато, но дружно. Бывало, что в доме и соли не было, но отец никогда ничего не приносил со службы. Что надо, мама могла тайком у отцовых сослуживцев, таких же старшин, попросить, а ему даже не заикалась. Один раз нарвалась и зареклась. Так вот, перед обедом лейтенант из их роты попросил машину съездить за дровами. Отдал отец путёвку и ушёл домой. Радостные заботы, гости, тосты-поздравления, веселье в разгаре, дым коромыслом, песни… Заходит уже под вечер лейтенант и просит расписаться в путёвке. Отец удивляется: что, сам не мог? Тащит за стол, но лейтенант упёрся, схватил путёвку и убежал. Через полчаса посыльный от командира полка за отцом. Тот отвечает, что в таком виде к командиру не пойдёт (тоже мне, педант!). Ещё через час приехала машина с вооружённым караулом и увезла отца прямо из-за стола на гауптвахту. Оказалось, лейтенант, пока ездил за дровами, сбил насмерть пацана и уехал с места происшествия. А по документам во всём виноват отец. Двадцать свидетелей подтверждали, что он был дома, а следователю хватило одной путёвки и показаний лейтенанта. Отец от такого предательства опешил и отказался отвечать на вопросы. Результат — десять лет колонии строго режима!!!

Скора была Фемида на расправу! Матери понадобился год, чтобы со мной наперевес и за руку с сестрой дойти до Верховного суда и доказать невиновность отца. Судимость сняли, а кто вернёт год жизни и веру в справедливость? Закрылся отец, затосковал и запил. Из армии ушёл. Работал на разных должностях, много раз предлагали вступить в партию, отказывался. Это было второе, после мачехи, большое предательство в его жизни, он его пережил.

Третий раз его предало государство. Только никак в толк не возьму, какое. У нас развал, а в Германии слияние… Я просил отца плюнуть и не обращать внимания, но для него это было делом чести. Дело не в деньгах, хотя с них началось. Стала Германия выплачивать за труд насильно угнанных в годы войны молодых людей какие-то крохи. Подал и отец свой запрос. Парню, которого угнали вместе с ним с одной улицы, пришли какие-то марки, а отцу ответили, что такой по документам не числится. Может быть, из-за липовой метрики года не бьют? Подтверждение какое-то надо!!! Гада того найти, который собаками травил, что ли? Не дождался, блин, чтобы в концлагере справку по всей форме выписали… Или, может быть, он сам рванул приобщаться к «великой немецкой культуре»? А чиновники — что у нас, что в «самостийной» — везде одинаковые: «Проходите, вас здесь не стояло»… Захандрил мой батя, сник и умер. Хотя врачи, полгода назад оперировавшие его запоздалый (69 лет!) аппендицит, говорили: «У вашего деда воловье сердце!».

Земля — пухом. Отболела душа. Могу спокойно анализировать. Не скажу, чтобы много или вообще он специально занимался моим воспитанием. За всю жизнь всего врезал два раза, когда просто невозможно было отказать. Ни мелочной опеки, ни нравоучений за промахи. В мои дела никогда не вмешивался. Нет, вру, было дело…