Владимир Осипенко - Привилегия десанта

— Вы же знаете, что нет.

— Готовишься в академию?

— Сейчас уже нет.

Сама по себе постановка вопроса говорила о том, что мне удалось показать уровень выше, чем ожидал командир полка. С этого момента он уже не проверял меня, а учил и помогал. Объехал весь батальон. Посмотрел систему охраны и обороны. Побеседовал с бойцами и офицерами. Окончательно он проникся, когда побывал на партийном собрании батальона. Мои лейтенанты и капитаны, как будто ждали момента, чтобы высказать всё наболевшее. Досталось всем, полковым в том числе, но Ау был главным именинником. Именно после собрания, командир сказал:

— Ты за ужин извини меня. Что я могу для тебя сделать?

— Уберите Аубакирова.

— Не могу, не моя епархия. Да и НачПО почему-то в нём души не чает!

— Тогда отправьте в отпуск. Хоть пару месяцев батальон вздохнёт.

— А что — это хорошая мысль.

Потом, после небольшой паузы спросил:

— Ты знал, что я тебя к «Знамени» представлял?

— Теперь знаю.

— Когда его в дивизии рвали и трясли у меня перед носом «фактами безобразий» в батальоне, мне нечем было крыть. Не переживай, теперь что-нибудь придумаем.

— Да я и не переживаю. Не впервой…

Хотя врал я, если честно. Переживал, ещё как! Думаю, что в дивизии не один орденоносец появился только за то, что побывал у меня в Шахджое. Да что говорить, начальник отдела кадров, вообще практически не выходя из модуля, за год (!) три ордена «Красной Звезды» заслужил. Третий, рассказывают, Грачёв вручал в кабинете один на один. Поздравительная речь состояла из одного слова: «На!»…

Значит опять облом. Но мой облом — мелочи, по сравнению с тем, который случился с самим Обломом. В нелёгкий час занесло того на 4-ю заставу. А кому сейчас легко?

Шахджой

Загадка:

«Собрались, посидели,

поговорили и съели».

Шахджой — это где-то между Газни и Кандагаром. До каждого около двухсот километров. Сообщение только с помощью вертолётов. Наших гарнизонов близко нет. По данным разведки, вокруг до 6000 активных штыков у духов. Ровно год командую батальоном, а по совместительству и Шахджойским гарнизоном. Работа батальона незаметна, кропотлива и малоблагодарна. Это как сердце: чем лучше работает, тем меньше его замечают и благодарят. После выхода из Лошкаргаха мы не рыскаем на вертолётах и не перехватываем караваны. Трофеи не захватываем, соответственно и награды не про нас. Этим сейчас в гарнизоне занимается батальон спецназа, пришедший из Союза. Мы их рвём по выходным и праздникам по всем видам спорта, а они пытаются нас уесть и называют «батальоном охраны». Это напрягало, особенно бойцов, которые их называли «спецнавозом», но боевые задачи не выбирают, их выполняют.

Генерал мне показался не просто старым, а древним. Седенький такой, сошёл с вертолёта и начал с места в карьер:

— Вы начальник гарнизона? Почему батальон охраны не строит для лётчиков казарму?! Я в Афганистане уже вторую неделю, закончу облёт и быстро с вами разберусь…

Это вместо «здрасьте».

— Разрешите, товарищ генерал, представиться: командир 3-го парашютно-десантного (!) батальона, 317 парашютно-десантного (!) полка, 103 гвардейской воздушно-десантной (!) дивизии гвардии майор Осипенко. Я в Афгане всего (!) третий год и ни дня в батальоне охраны не служил!

В ходе представления трижды сделал ударение на слове «десантный» и один раз на слове «всего». Что подействовало, не знаю, но обороты генерал сбавил. Очевидно, «спецнавоз» или летуны наябедничали в ходе перелёта к нам, и старый вояка пообещал разобраться.

— Ну, так что с казармой?

— Ничего. Не строил и не собираюсь. У меня боевой батальон и у него совсем другие задачи. Хотите посмотреть?

Генерал, к моему удивлению, захотел.

Садимся на «броню» и выезжаем на ближайшую равнинную заставу. В чистом поле только флагшток торчит. За сто метров ничего не видно. Подъезжаем ближе, буквально из-под земли появляется начальник заставы и подходит с докладом. Ловлю в глазах генерала и его свиты первое недоумение. Не сходя с бронетранспортёра, показываю гостям зарытую в землю заставу, часовых, замаскированную в окопах технику и огневые позиции. Проходим на командный пункт, предлагаю начальству дать вводную. Тот не успел до конца сообщить о «нападении», как застава буквально ожила: бойцы в секунды заняли огневые позиции, механики завели технику, а операторы опустили стволы орудий и стали рыскать ими в поисках противника. Проверяющий не успевал указывать на места, где, по его мнению, находился супостат, как туда обрушивался шквал огня сразу из нескольких огневых точек. Недоумение сменилось восторгом.

— А где солдаты живут?

Спустились под землю. Я чуть отстал, разговаривая с командиром заставы старшим лейтенантом Коровиным, и услышал крик генерала. Он звал какого-то полковника со своей свиты. Захожу в расположение вместе с ним. Всё как обычно, чисто, проветрено. Что за шум? Оказалось, генерал шумел от удивления и просил, что бы полковник запомнил и не дал соврать, что так (!) можно оборудовать под землёй жилище для солдат. Особенно его поразило чистое постельное бельё и умилили парашютики от осветительных мин, которыми были накрыты табуреты и тумбочки.

Зашли в столовую. Время перед обедом. Запах по-домашнему аппетитный.

— Хотите снять пробу, товарищ генерал?

Вижу, что хочет, но вежливо отказывается. По глазам я понял, что генерал удовлетворен, более того, он уже обожал батальон, но я, грешный, решил его добить.

— Проходите, товарищ генерал, посмотрите баню с парилкой.

— У вас здесь и баня есть?!

Если бы я показал мумию Тутанхамона, он, наверное, меньше бы удивился.

— Хотите посмотреть горную заставу?

— А сколько их у вас?

— Пять горных и четыре равнинных. Благодаря им, в первую очередь, за год на гарнизон не было нападений и не упала ни одна мина. На заставы — бывало, но обломались и больше не лезут.

— Мне всё ясно. Спасибо, товарищ майор!

Расстались мы почти по-дружески, но я до поры не расслаблялся. Доводилось, и не раз, видеть «хороших» проверяющих в гарнизоне, которые в разборах такой грязью мазали, что в бане не отмоешься.

«Старичком» оказался новый начальник штаба 40-й Армии. Что он поведал про батальон в Кабуле, я не знаю, но штабные говорят, дивизия давно от 40-й Армии в свой адрес таких дифирамбов не получала. Комдив генерал Грачёв назвал наш батальон лучшим среди отдельно расположенных гарнизонов и подписал моё направление в Академию Фрунзе. Вопреки мнению политотдельцев, которые собирали «политдоносы» батальонного замполита и жаждали моей крови.