Пастернак, Нагибин, их друг Рихтер и другие - Игорь Викторович Оболенский
Картина «Дерсу Узала», которую снял великий Курасава, получила «Оскар». В ленте «Петр Великий», в работе над сценарием к которой он тоже принимал участие, снимались Максимилиан Шелл и Лоуренс Оливье.
Так что имя писателя и сценариста было известно далеко за пределами одной шестой суши.
* * *
Два великих советских фильма – «Председатель» и «Бабье царство» – стали настоящим событием. И не только в мире кино. Исполнителей главных ролей – Михаила Ульянова и Римму Маркову – потом стали считать чуть ли не символом русского человека. Который многое может вытерпеть. Но если дойдет до края, то мало не покажется никому. Таким же символом был и Юрий Нагибин – и выпить любил, и выругаться мог, и пахал без устали, и о счастье мечтал. А достигнув его, как всякий русский, начинал стыдитъся. Писателъ в Советском Союзе – это тиражи, количество нулей в которых сегодня кажется сказкой, это гонорары, слава и звание «инженера человеческих душ», которое только что в трудовой книжке не было записано. Особый разговор – это талантливый писатель в Советском Союзе.
Потому как в этом случае ко всем перечисленным выше бонусам прилагалась совесть, муки которой от понимания происходящего часто сводили на нет все так называемые «сливки» от жизни. Юрий Нагибин был очень талантливым писателем, который родился и прожил СССР. Он отдавал себе отчет в происходящем. После того, как в Чехословакию вошли советские танки, он решил, что в этой стране у него не будет детей. Он жестко относился к строю и служащим ему людям. И в первую очередь к себе. А потому имел право на критику. Шкалу собственной оценки он определил с самого начала, едва взявшись за дневник.
ИЗ ДНЕВНИКА ЮРИЙ НАГИБИНА: 20 МАРТА 1942 ГОДА
Сегодня наша переводчица Килочицкая, святая курица, подходит ко мне и говорит:-Юрий Маркович, я хочу вас предупредить – о вас очень плохого мнения. Говорят, что вы циничны, развращены и к тому же трус. Мне больно за вас, как за русского юношу.
– Любовь Ивановна, – сказал я, – к сожалению, это всё святая правда.
– Но как же так? Я ничего этого не вижу.
– Вы слишком доверчивы. Умные люди проглянули меня в самую глубь.
* * *
Для меня Нагибин – человек большой смелости.
С ним можно не соглашаться. Но уже то, что он чернилами наносил на бумагу искренние мысли и не боялся, что их могут прочитать, меня лично восхищает. А он не то что не боялся, а на публикацию и рассчитывал. При этом ни об одной из своих женщин он не написал плохо.
Досталось только Белле Ахмадулиной. Да и то, ее он «разбирает» исключительно как поэта, поставив при этом в один ряд с Мариной Цветаевой и Анной Ахматовой. Существует мнение, что лучший способ понять писателя – читать его произведения.
Наверное, это так.
И все же самый точный взгляд бывает, как известно, со стороны. Конечно, мне было интересно, каким Нагибин бывал с близкими, а не только наедине с бумагой.
О том, каким он был или казался со стороны, и вспоминала Вера Прохорова. Сам писатель называет ее в дневнике «Верочкой».
* * *
– Моя мама очень любила Юрку: «Какой хороший мальчик». Он был моим самым близким другом.
Когда меня посадили, собирал подписи за мое освобождение. Мне потом показали все эти бумаги…
* * *
Юра Нагибин умер в 1994 году, а его «Дневники» и сегодня обсуждают, словно они появились только вчера. Мне говорили, что Юра и про меня там пишет. Но я сама не хочу это читать. У меня свое отношение к дневникам. Не думаю, что вообще их стоит публиковать. И уж тем более судить по ним об авторе и людях, о которых он пишет.
Ведь дневниковые записи человек делает под воздействием сиюминутного настроения. Может, например, на кого-то обозлиться, и так и запишет: «Иванов – дурак». Но это же его сегодняшнее впечатление, а в результате оно остается клеймом на человеке.
При том, что сам автор, может, и успеет изменить отношение к своему герою.
ИЗ ДНЕВНИКА ЮРИЯ НАГИБИНА:
Да, друг мой, ты поставил себе непосильную цель: прожить жизнь, оставаясь порядочным человеком. Именно прожить, а не протлеть, последнее куда проще. Порядочным человеком ты, Бог даст, останешься, а вот сможешь ли жить?..
* * *
Юра только на вид был прохладным человеком с удивительной выдержкой, а на самом деле был страшно добрым и чутким невероятно.
Когда меня посадили в лагерь, он бесконечно писал в КГБ, собирая под письмами в мою защиту подписи всех наших общих друзей – Нейгауза, Пастернака, Рихтера. У Юры ведь была совсем непростая судьба.
* * *
Они с матерью жили фактически двойной жизнью. Ксения, она была из дворянского рода, довольно свободно смотрела на жизнь, у нее много было романов. Настоящим отцом Юры был офицер Кирилл Александрович, которого расстреляли, когда Ксения Алексеевна была беременна Юрой. Перед смертью Кирилл наказал своему другу жениться на Ксении. Тот так и сделал, и Ксения Алексеевна стала женой Марка Левенталя, записав его отцом ребенка. Левенталя вскоре арестовали и выслали в Воркуту, где он, как все думали, погиб. Поэтому через два года Ксения Алексеевна вышла замуж за писателя Якова Рыкачева. Хотя он больше был критиком, единственное, что написал, – книгу о кавалерист-девице Дуровой. И вдруг выясняется, что Марк Яковлевич жив. Ксения Алексеевна этого афишировать не хотела.
Юра тайно ездил в Воркуту, где отец отбывал ссылку. Об этом он потом напишет одну из своих пронзительных повестей – «Встань и иди».
* * *
Я Юру знала с войны. Его дом находился напротив нашего.
Квартиры в нем давали двум видам писателей – либо молодым, либо третьесортным. В Юрином подъезде жил Михаил Булгаков, он в этом доме и умер. Вообще, это был большой каретный сарай, теперь на его месте построили огромный генеральский дом. Булгаков жил на последнем надстроенном этаже, куда вела кривая лестница.
Я самого Михаила Афанасьевича не знала, лишь видела, как он ходил по улице. С Юркой же мы были очень дружны.
Я хорошо знала его мать. Ксения Алексеевна красавица была невероятная – тонкие черты лица, золотые волосы. Она была жестким человеком, довольно острым на язык.
Юрку обожала. Хотя когда я спросила ее, хотела ли она ребенка, Ксения Алексеевна ответила: «Вы с ума сошли, Вера, я со всех шкафов прыгала, чтобы случился выкидыш. Но
