Алексей Песков - Павел I

После того, как Остерман уехал под конвоем умирать в Березов, Бестужев остался один на один с системой, сложившейся к последнему дню остерманова правления, и сделался ее верным цербером. Лихое начало царствования Фридриха Алексей Петрович понял как очевидное доказательство правоты системы и неуклонно докладывал государыне, что, ежели потворствовать прусскому королю, как это делают французы, недалек час, когда Пруссия, поглотив своих соседей, станет граничить с Россией, а там близка беда: пойдет ломить на Москву. «Коль более сила короля прусского умножается, толь более для нас опасности будет, – пророчил Алексей Петрович, – и мы предвидеть не можем, что от такого сильного, легкомысленного и непостоянного соседа толь обширной империи приключиться может» (Из письма А. П. Бестужева-Рюмина к М. И. Воронцову от 11 августа 1744 // Соловьев. Кн. XI. С. 270).

Что же до французов, то еще Остерман говорил, что «французское намерение ни к чему иному клонится, окроме чтоб наперед военный огонь везде запалить, а потом, получа чрез то свободные способы, свои дальние виды тем скорее и лучше в действо производить» (Из инструкции А. И. Остермана послу в Париже А. Д. Кантемиру от марта 1741 // Соловьев. Кн. XI. С. 89). – Бестужев был того же мнения.

Посему государыня слушала забавную болтовню Шетарди, благосклонно принимала комплименты от Фридриха и предоставляла своему канцлеру хранить систему без порушений: с Англией союзничали, с Австрией не порывали, с Францией и Пруссией не ссорились, но союзных сношений не заводили. Французская дипломатия пробовала свалить канцлера интригами, но канцлер поставил дело так, что повелением Елисаветы Петровны французский посол маркиз Шетарди был выслан домой, а французский пенсионер доктор Лесток – сослан в Сибирь. Фридрих предлагал Бестужеву сто пятьдесят тысяч – сумму, превосходящую все австрийские и английские дары (Анисимов 1986. С. 96). Но Алексей Петрович был тверд, от прусского пособия отказался и продолжал держать систему бульдожьей хваткой.

Один раз только прусский король обыграл нашего канцлера, да и то мнимо – когда стали искать невесту Петру Федоровичу: вопреки воле Алексея Петровича выбор пал на дочь принца Ангальт-Цербстского, фельдмаршала прусской службы. Фридрих похвалялся, что этот выбор – его рук дело, совершенное для приручения России. Впрочем, похвалялся напрасно: выигрыш был сугубо платонический – то есть обманный. Никакой выгоды из женитьбы русского великого князя Фридрих не выжал, ибо в персоне Петра Федоровича он и без дополнительных усилий имел верного подражателя, а юная принцесса Цербстская была совсем не той особой, которую кто-то мог сделать своим орудием. Ее несчастный супруг говорил впоследствии, что такие, как она, «выбрасывают лимон, выжав из него сок» (Дашкова. С. 47). Был ли он прав – рассудит время. А пока он не является еще ее супругом и даже не знает, как выглядит его невеста.

21 января 1744 года Елисавета Петровна отправилась из Петербурга в Москву. В прошлый приезд здесь, в священном центре империи, совершилась ее коронация и состоялось провозглашение ее наследника. Теперь предстояло провозглашать его невесту.

9-го февраля, накануне дня рождения великого князя, невесту привезли.

Ей шел пятнадцатый год, но возраст расцвета еще не наступил. Только опытный живописец (см. среди иллюстраций портрет работы Каравакка) мог обнаружить в ее облике тот образ самодержавной обольстительности, который переменил бы мнение Елисаветы Петровны. Но поверхностный взгляд не отыскивал ничего примечательного: лицо узкое, щеки бледные, подбородок тяжелый – словом, не сравнить с румяной русской красотой императрицы.

Подбородок выдавал натуру, и если бы Елисавета Петровна училась физиогномике, она, может быть, угадала бы по этому подбородку и будущее честолюбие, и будущее сластолюбие, и будущую гордыню. Но физиогномика тогда младенчествовала, и Елисавета Петровна доверялась больше собственным впечатлениям: девочка выглядела скромницей – тихой, вежливой, кроткой, послушной; такая не оспорит первенство государыни на маскарадах, и судьба ее была решена: сразу по приезде в Москву к ней приставили трех учителей – один должен был наставлять ее в православном законе, другой – в русском языке, третий – давать уроки танцев.

Принцесса с немецкой аккуратностью ревностно приступила к занятиям. Через три недели она чуть не умерла – от усердия, как сама объясняла впоследствии. Она учила русский язык днем и ночью – ночью, тайком вставая с постели, не одеваясь и не обуваясь. Стояла зима. В покоях невесты хорошо топили, но от хождения по русскому полу босиком через несколько дней у нее начался озноб, затем жар, и она впала в забытье. Государыня Елисавета Петровна всполошилась и самолично стала следить за историей болезни. Пустили кровь. Принцесса очнулась. Затем опять озноб, опять жар. Опять пустили кровь.

«Я оставалась между жизнью и смертию в течение двадцати семи дней, в продолжение которых мне пускали кровь шестнадцать раз и иногда по четыре раза в день», – с немецкой пунктуальностью считала она дни, безвозвратно теряемые для заучивания русского языка (Екатерина. С. 257–259).

Принцесса ожила к первым листьям. 21-го апреля, в день своего пятнадцатилетия она вышла наконец из своей комнаты. Лицо ее еще более вытянулось, похудело и побледнело. Государыня своеручно послала ей румяна, она посетила придворный обед и продолжила занятия языком.

К лету 1744 года она выучила православный символ веры, 28-го июня была торжественно крещена, наречена Екатериной и 29-го июня, в Петров день, обручена с русским великим князем. Имя выбрали осмысленно: «се паки Петр с Екатериной веселья общего причиной» (Ломоносов. Т. 8. С. 128).

Жизнь невозможна без уподоблений: хотя ни одно из ее мгновений не возвратимо, хотя сила вещей действует в каждое из них с неповторимым отличием и ни одна вещь не воспроизводит другую, – мы обречены бесконечно имитировать образы прошлого: таково устройство нашего мозга. Все новое – это новорожденное старое: Петр Федорович – новый Петр Первый; ему предстоит в светлом будущем достроить здание империи, начатое его великим дедом; он придаст державе стройный вид и наконец введет течение ее истории в строгие берега.

К новому Петру прилагается новая Екатерина – она принесет царю сына, который станет хранить достроенную отцом Россию. Наследника ни в коем случае не назовут именем отца и сына Петра Первого – Алексеем: Алексей – роковое имя нашей истории, символ конца времен, знак той России, что навсегда покинута во мраке веков вместе с ее последним царем – тишайшим Алексеем Михайловичем и несбывшимся наследником – предателем Алексеем Петровичем. Если снова назвать царевича Алексеем – и этой России придет конец, а потомки дома Романовых рассеются по свету.