Русская эмиграция в Париже. От династии Романовых до Второй мировой войны - Хелен Раппапорт
В апреле 1928 года генерал Врангель умер в Брюсселе после продолжительной болезни, и меньше года спустя Николаша последовал за ним. Смерть великого князя 5 января 1929 года на мысе Антиб, в возрасте семидесяти двух лет, стала тяжелым ударом не только для членов РОВС, но и для всей семьи Романовых, которые всего четыре месяца назад оплакивали кончину вдовствующей императрицы в Дании[43]. Иван Бунин присутствовал при прощании с Николашей: тот лежал в казацкой черкеске в «необычайно длинном» гробу, покрытом российским флагом. Бунина впечатлил огромный кулак великого князя, «сжимавший кипарисовый крест, словно дубину». «Блистательно! Поистине царственный труп!» Жена Бунина, Вера, была потрясена общим чувством потери: «Казалось, будто мы хороним старую Россию. Ты живешь так, будто раны твои исцелились, а потом натыкаешься на что-то, и они открываются снова, и это больно, очень больно», – писала она в своем дневнике14. Живые представители семьи Романовых и верхушка белой эмиграции собрались на отпевание в русской православной церкви в Каннах; далее гроб с Николашей поместили в крипту15. После похорон Кутепова осаждали репортеры, желавшие знать, как смерть Николаши повлияет на политику РОВС; он отвечал, что они будут продолжать дело великого князя. Кутепов настаивал, что русские люди на русской земле должны принять решение о форме будущего правления сами – у РОВС «нет политических целей». Большевизм никогда не разовьется в «более-менее разумную власть»; единственная надежда на то, что в Красной армии «под толстым красным покровом вызревает русское национальное самосознание». На самом деле Кутепов рассчитывал, что с помощью программы по проникновению в Россию РОВС удастся подстегнуть этот процесс16.
В начале 1930-х годов в штаб-квартире РОВС, на втором этаже дома 29 по улице Колизей, кипела активная деятельность – организация охватила своими щупальцами не только Париж, но и всю Европу. Корреспонденту «Правды» Михаилу Кольцову под личиной французского журналиста удалось проникнуть в это предполагаемое гнездо контрреволюции. Атмосфера, вспоминал он «была замшелая, пахло анисом, сургучом и пылью», а «книги, папки и кипы пожелтевшей бумаги заполняли все полки вдоль стен». В комнатах висели портреты Николая II, Николаши, Колчака и Врангеля. «Величественные седовласые господа перекладывали по столам книги и документы». Это были полковники, штабные секретари, перебиравшие советские газеты и журналы – «Плановая экономика», «Красная звезда», «Бюллетень военно-воздушных сил». Кольцов говорил, что они «исписывали целые листы, выпускали циркуляры, диктовали их машинисткам» – все впустую. Его изумило, что даже спустя столько лет после того, как Советы «разбили и выкинули из страны белогвардейцев, развеяв остатки их по миру, здесь, на улице Колизей, они все еще делали вид, что решают судьбы человечества, хотя сами были повержены в прах»17. Изгнанные с родины, члены РОВС все еще лелеяли надежду, что однажды они снова двинутся в поход, соединившись под знаменами белогвардейских полков18.
После смерти Николаши угроза монархистского переворота в России практически исчезла, поскольку больше никто из эмигрантов не обладал его влиянием. Тем не менее оставался Кутепов. Утром 26 января 1930 года ОГПУ настигло его. В то воскресенье несколько соседей видели, как Кутепов пешком вышел из дома – по какой-то причине такси, управляемое одним из его офицеров, не приехало за ним. Позднее сообщалось, что он сам решил пешком отправиться на воскресную службу в храм при Галлиполийском собрании на улице Мадемуазель19. Кутепов жил в доме 26 по улице Русселе, по соседству с католическим госпиталем, и одна из медсестер стала свидетельницей случившегося: «Подъехала машина, какой-то человек в форме французского полицейского выскочил оттуда, арестовал Кутепова и увез». По другим данным, Кутепова выманили из дома под предлогом встречи с двумя контрреволюционерами из России; в некоторых докладах сообщалось, что его затолкали в машину «двое высоких крупных мужчин в желтых плащах»20.
Когда стало ясно, что Кутепова похитили, ведущие эмигрантские издания обратились к французскому правительству с требованием разорвать дипломатические отношения с Советским Союзом; толпа эмигрантов грозила ворваться в советское посольство на улице Гренель. Французское правительство отдало распоряжение провести тщательное следствие, и четверо агентов тайной полиции занялись розысками генерала. Тем временем французская пресса обрушилась на советское правительство с обвинениями в вопиющем преступлении – похищении человека на территории Франции21.
Что именно тогда произошло, до сих пор неизвестно, однако с учетом физической мощи Кутепова его наверняка пришлось усыплять. Дальше его увезли в Кабур в Нормандии, где на моторной лодке доставили на советское грузовое судно «Спартак», пришвартованное в гавани22. Судя по всему, Кутепов умер по пути в Россию – либо от сердечного приступа (у него было больное сердце), либо от передозировки снотворного, которое ему ввели при похищении. В любом случае, он был уже мертв, когда «Спартак» прибыл в Новороссийск. Ходили слухи, что его подчиненный генерал Николай Скоблин с женой Надеждой были агентами ОГПУ и участвовали в похищении23.
Генерал Евгений Миллер, возглавивший после Кутепова РОВС, оказался куда менее эффективным и влиятельным лидером. Однако он был знаменитым военным и выглядел достаточно внушительно со своими пышными усами – даже больше, чем у Кутепова. Размер усов соответствовал его «нелепым амбициям»; он прославился тем, что его «абсурдные замыслы и планы были полностью неисполнимы». С редкостной наивностью он занял тот же кабинет, не проверив его досконально, и потому не знал, что там полно жучков, установленных ОГПУ. Точно так же он поставил уже находившегося под подозрением Скоблина во главе контрразведки24. Однако Миллер сознавал, что обречен; семь лет спустя, 22 сентября 1937 года, пока он продолжал мечтать об антикоммунистическом восстании в России, его тоже похитили – теперь уже агенты НКВД, выросшего из ОГПУ, – среди бела дня в Париже и, видимо, опять при содействии Скоблина.
Против всякой осмотрительности Миллер согласился встретиться с двумя «германскими агентами»
