Евгений Весник - Записки артиста
Дело в том, что тогда в Москву привезли и повсюду продавали бананы. А достать ткань и пошить брюки было просто невозможно…
Я как-то спросил:
– Николай Павлович, в 37-м году люди осторожничали, иной раз боялись в глаза-то друг другу глядеть. А вы ничего не боялись! Почему?
Николай Павлович относился ко мне с явной симпатией и охотно рассказал:
– Я много участвовал в правительственных концертах и частенько приглашался на банкеты. Однажды меня подозвал сам Сталин и, представляя какому-то иностранному деятелю, похлопал по плечу и во всеуслышание сказал: «Это мой шут!» После этого я позволял себе Бог знает что, говорил что хотел. Никто не смел мне замечание сделать! Еще бы: сам вождь по плечу похлопал! Шута своего!
Министр культуры Е. А. Фурцева на заседании коллегии обратилась к Смирнову-Сокольскому с не очень деликатным вопросом:
– До меня дошли слухи, что вы на гастролях зарабатываете большие деньги. А я, министр культуры, получаю с премиальными вдвое меньше вас. Как вы это объясните, Николай Павлович?
И Смирнов-Сокольский, не задумываясь, прохрипел:
– Так все дело в том, барышня, что вы по-лу-ча-е-те, а я за-ра-ба-ты-ваю!
На одном из заседаний коллегии Министерства культуры кто-то из заместителей министра задал вопрос, в большой степени адресуя его Смирнову-Сокольскому, поскольку вопрос касался эстрады:
– Как вы считаете, есть ли смысл государству содержать раздельно Ансамбль донских и Ансамбль кубанских казаков? Может быть, нам лучше объединить эти два коллектива? Отобрать лучших дирижеров, лучших музыкантов, певцов, танцоров и иметь один крепкий Ансамбль донских и кубанских казаков.
На что Николай Павлович ответил:
– Не выйдет. В 1919 году это пробовал сделать Деникин.
Когда в Советскую Россию вернулся Вертинский, в ресторане Дома актера он собрал своих старых друзей еще с дореволюционной поры. В их числе был и Николай Павлович Смирнов-Сокольский.
Александр Николаевич Вертинский в фартуке колдовал вместе с поварами, готовил разную закуску: маэстро любил готовить. Стол на тридцать персон получился изумительный. Вертинский оглядывает всех и говорит:
– Можно начинать, друзья мои?
И вдруг увидел одно пустое место.
– Боже мой, кого-то не хватает!
Смирнов-Сокольский:
– Царя!
По просьбе высокого зарубежного гостя в Кремль впервые приглашен оркестр Леонида Утесова.
Перед выступлением Утесов звонит Николаю Павловичу:
– Оркестр мой никогда в Кремль не приглашали. Уж больно непривычная атмосфера для меня, а ты там как свой, чувствуешь себя, как рыба в воде. Помоги, подбрось мне какую-нибудь остроту, чтобы пораскованней себя чувствовать.
Николай Павлович подбросил. Впоследствии музыканты, принимавшие участие в концерте, рассказывали. Пианист Леня Кауфман:
– Я был вундеркиндом! С четырех лет играю на рояле, никогда в жизни не промахивался мимо клавиши!
Трубач Сорокин:
– Я никогда в жизни не давал «кикса»! Тем более такого, как в Кремле!
А произошло вот что.
В зале сидел Сталин со своим окружением и тот самый высокий гость. Участники концерта перед на чалом пожелали друг другу успеха, и по знаку Утесова оркестр начал свой традиционный марш «Легко на сердце от песни веселой». Медленно пошел занавес. На авансцену вышел сияющий улыбкой Утесов, встал перед микрофоном – оркестр немного поубавил звучание, чтобы все было хорошо слышно:
– Мы сегодня выступаем с особым волнением. С особой ответственностью. Потому что впервые в жизни выступаем против правительства!
Вот тут-то Кауфман и промахнулся, не нашел нужной клавиши, а трубач Сорокин дал немыслимого, как он говорил, «кикса».
Все почувствовали себя уже сосланными!
Но, увидев, что Сталин заулыбался, зааплодировал, а за ним зааплодировали все гости, музыканты встряхнулись, воодушевились и, уже раскрепощенные, уже как бы вернувшиеся из ссылки, заиграли со свойственным им талантом. Рассказывают, что у барабанщика в этот вечер прибавилось седых волос!
Когда что-нибудь не ладилось в работе, когда не хватало денег на реализацию какой-нибудь задумки во время постановки нового спектакля, когда возникало какое-нибудь нелепое препятствие, то на традиционный в этих обстоятельствах вопрос «Что же делать?» Николай Павлович всегда отвечал: «Об этом надо было думать в 1917 году!»
Как-то Смирнов-Сокольский пожаловался:
– Подумайте только, меня называют антисемитом! За что? За то, что я свою любимую собаку назвал Ревеккой! Но никто не ставит мне в заслугу, что я трачу на нее уйму денег! Пять сольных концертов в месяц! Ревекка – собачка, поэтому я – антисемит. А почему меня не хвалят за то, что у меня в квартире вместе со мной живет еврейка Софья Близняковская, моя любимая жена? А из-за собачки я антисемит. Никто же не обвиняет в антисемитизме Марию Миронову, у которой по квартире уже двадцать восемь лет ходит еврей Менакер!
По радио объявили о присвоении званий: Клавдии Шульженко – народной артистки РСФСР, Илье Набатову – заслуженного деятеля искусств.
Ночь. Обиженный Набатов звонит Смирнову-Сокольскому:
– Коля, что же это такое? Нас с Клавой представляли к одинаковому званию, а получилось: ей – народную РСФСР, а мне – заслуженного деятеля…
– Илья, дорогой, не печалься! Мы тебя никогда за артиста и не держали!
Приехав с группой артистов на гастроли, Смирнов-Сокольский увидел висящий поперек улицы транспарант, на котором крупными буквами рекламировался артист Илья Набатов. В надписи были слова «известный на весь Союз», «самый популярный в стране» и так далее.
Николай Павлович вызвал местного администратора и, разыгрывая – очень добродушно, снисходительно – обиду, говорит:
– Как же так? Илья Набатов. И звания у него нет такого, как у меня. Я, так сказать, руководитель. И знают меня больше, гораздо больше. А про меня вы ничего не написали. Как-то даже неловко.
Администратор, довольно робкий человечек, перепугался, занервничал:
– Николай Павлович, извините ради Бога! Я буквально к вечеру все исправлю!
Вечером, когда артистов везли из гостиницы на спектакль, они увидели над транспарантом о Набатове еще один: «Мировой артист – Николай Павлович Смирнов-Сокольский».
– Николай Павлович, поздравьте артиста Н. Его только что приняли в члены партии!
– Как увижу, поздравлю. А вообще-то ничего страшного не случилось, не надо паниковать. Наша партия и не такие удары переносила!
Смирнов-Сокольский – замечательное явление в русской культуре. Он собрал и подарил государству огромную библиотеку. Она хранится в Библиотеке имени Ленина в особом фонде. Николай Павлович был истинно русским человеком. Он не гнушался выпить, мог иногда подпустить и бранное словцо из тех, к которым в России привыкли. Но, стоило ему перейти из одной комнаты своей квартиры в другую, библиотеку, он начинал говорить шепотом и вел себя, словно мальчишка: лазил по лесенке, с восторгом показывал уникальные издания книг, журналов. И сам же в который раз удивлялся им, радовался – и все шепотом.
