Юлия Барановская - Все к лучшему
Когда Юлька еще будучи в пути позвонила в скорую и описала ситуацию, ей сказали, что приезжать не будут, потому что я в сознании и смогла связаться с ней сама. Приехав ко мне, она вызвала врачей еще раз, потому что я уже практически потеряла сознание, жаль, что не полностью – я то приходила в себя, то снова теряла контроль, но все это время меня разрывало от боли. Я ползала по полу и выла. Я хватала врачей за ноги и умоляла помочь, а они с равнодушными лицами спрашивали, на каком основании я проживаю в Лондоне, как давно, чем занимается мой муж, где он находится, почему я дома одна, вопросы, не касающиеся моего здоровья никаким образом вообще. Если честно, я этого не помню, мне рассказали. Я просто физически от боли не могла ничего понимать, что мне говорят.
В итоге через 40 минут адской боли, каждую секунду из которых я помню, они приняли решение, что отвезут меня в больницу, но на носилках не понесут, потому что выпал снег, скользко, и отвечать за то, что они поскользнутся и меня уронят, не хотят.
В машину скорой меня отнесли мои подруги. Когда мне вкололи там морфий, стало только хуже: боль осталась та же, но пошевелиться я уже не могла, чтобы хоть как-то ее облегчить.
В больнице мы заново пошли по адскому кругу: меня два часа оформляли, спрашивая все, что уже было записано дома. Только в два часа дня я попала, наконец, в палату и ко мне пришел врач. Он, конечно, пришел, но лишь для того, чтобы сказать, что сегодня ничего не будет, потому что суббота, и УЗИ не делают. «Если до 7–8 часов боль не отпустит, мы ее вскроем, посмотрим, что у нее внутри, и решим», – сказал этот эскулап моим подругам. Они оторопели: «Как вскроете? Мы в 21 веке живем. Вы что, ставите диагноз по методу вскрытия? О чем вы?»
Слава Богу, что в больнице тогда собрались самые близкие мне люди – там были и Вита, и Галя, и Юля, и Таня. Они оперативно принимали решения и звонили, поднимая на уши всех знакомых. Они же приняли решение, что так продолжаться не может, и ждать еще несколько часов и вскрывать – это не метод. Что самое интересное, за столько лет жизни в Лондоне, они ни разу не столкнулись с британской медициной в таком ключе. Одно дело – ОРВИ, другое – срочная операция, да еще и в субботу. В какой-то момент они даже растерялись и в итоге позвонили русскому врачу, который сказал, чтобы меня срочно перевозили в платный госпиталь из этой больницы. За мной заново приехала скорая, уже из другой клиники, вот только эта отдавать меня отказалась: «Мы ей вкололи такую дозу морфия, что не имеем права отпускать. Она в наркотическом опьянении». Если честно, дальше было шпионское кино. Меня выкрали из больницы: когда медперсонал отвлекся, положили на носилки, быстро выкатили и засунули в машину. Я думала, такое только в Голливуде снимают.
Меня отвезли в другую больницу, где, естественно, сразу отправили на МРТ, чтобы посмотреть, что же случилось. Было уже 7 вечера, я потеряла счет часам моей пытки. После МРТ мне, наконец, вкололи что-то, что сняло боль, сделало ее не такой острой – терпимой.
После результатов МРТ врач бегом прибежал в палату. По его словам, меня привезли даже не вовремя, а с опозданием – меня надо было срочно оперировать и промедление было опасно для жизни. После третьего кесарева у меня образовались спайки, так что матка придавила кишечник, и я чуть было не стала инвалидом. Еще б чуть-чуть, и мне бы отрезали часть кишечника.
Я этого в своем забытьи не понимала. «Доктор, мне стало так хорошо, у меня прошла боль, может, вы ошиблись? Не режьте меня, пожалуйста, я вас очень прошу, вы мне сейчас располосуете весь живот, мне еще замуж выходить, нового мужа искать. Пожалуйста, не надо», – в полубреду произнесла я, и услышала голос Андрея: «Если нужно – режьте». Он шел откуда-то издалека. Я слушала этот голос и думала, что умерла. Открыла глаза, и правда он. Оказалось, что Галя позвонила Андрею с просьбой приехать в больницу, так как могли понадобиться его подписи на предоперационных документах. В стране я была все еще по его визе, как партнер, и в Лондоне официально он считался моим ближайшим родственником. Но Андрей не захотел ехать: «Я не могу. У меня вечером театр». Тогда Галя рассвирепела, сама поехала к нему, позвонила в дверь и сказала: «У тебя всего пять минут, чтобы одеться и спуститься. Жду в машине». Он лишь поэтому приехал – побоялся ее ослушаться, она может быть очень жесткой.
Когда я проснулась после наркоза, там были только мои подруги, Андрея не было. Он уехал, не дождавшись окончания операции. Он, в принципе, не дождался даже ее начала.
Через десять дней я выписалась из больницы. За все это время Андрей лишь однажды привез мне детей. Второй раз не захотел, отказав даже в такой малости. Мои подруги, у каждой из которых есть своя семья, сидели со мной, нянчились все это время. Моя соседка по Хэмпстеду Ира каждое утро готовила и привозила мне ту еду, которую разрешили врачи – после операции я долго сидела на строгой диете. Таня заботилась о моих детях. Другие девочки помогали во всем, практически не выходя из моей палаты. Это было тем более для меня странно, что рядом, недалеко от клиники, жил отец моих детей, с которым мы прожили вместе десять лет. И ему было совсем не интересно, что с нами происходит в этот тяжелый момент.
Таня забрала детей к себе сразу, как только меня увезли на скорой. Они были в страшном шоке – рыдали не переставая, спрашивали, где мама. Она им объяснила, что мама скоро поправится и вернется, так что дети хотя бы пришли в себя. У Тани огромный дом, и Артем с Яной чувствовали себя там как принц с принцессой: успокоились, разыгрались, перестали плакать. Но вот одежды и каких-то необходимых вещей у них с собой не было – Таня забрала детей как есть, было не до сборов. Девочки попросили Андрея привезти нужные вещи. На удивление, он согласился. Приехал. Дети радостно выбежали в нему:
«Папа, оставайся, тут такой большой дом, тебе Таня даст комнату, мы будем вместе!». «Конечно, оставайся, детям так будет лучше», – согласилась Таня. Но Андрей отказался, в ответ предложив их забрать с собой – туда, где его ждала любовница со своей дочерью. Конечно, Таня не согласилась, да и Андрей не настаивал. Развернулся и уехал. И слава богу. Иначе бы мне пришлось еще им психолога искать: воющую от боли мать увозят в больницу, а папа приводит их к другой тете. Для меня не странно, что он не хотел приехать домой и жить с детьми там или остаться с ними у моей подруги. Нет, он хотел сделать так, как удобнее ему. Впрочем, как обычно.
После этого я начала себя ловить на мысли, что когда кто-то говорил фразу: «Да он вернется», – меня это стало раздражать. Есть, наверное, в жизни точка невозврата. Он год жил на две семьи, и я все чего-то ждала, во что-то верила. По дороге домой из больницы я, наконец, поняла, что началась моя новая жизнь, без Андрея. Других доказательств, что уже пора разорвать наши отношения навсегда, – мне было больше не надо.
