Юлия Барановская - Все к лучшему
Накануне 14 февраля, когда Арсению должно было исполниться полгода, я задала ему совершенно искренний вопрос: «Ты можешь мне объяснить, как так в жизни может получиться, что завтра 14 февраля, День влюбленных, у нас с тобой ребенку ровно полгода, и этот день ты будешь проводить с другой женщиной?» Позже я узнала, что Андрей собирался ей сделать предложение, но что-то его все-таки остановило.
В какой-то момент я жила в иллюзии, что он ко мне возвращается, он со мной, и вдруг наступило прозрение. Он не шел ко мне, а забирал у меня все, что было. В том числе самоуважение.
Если я не подчинялась ему, если начинала задавать вопросы, он грозил вышвырнуть нас детьми на улицу и закрыть карточки. Я не могла и не имела права выйти из-под контроля. Ему очень нравилось жить так – на две семьи. Его все устраивало. Я была все время дома. Дети всегда со мной, и его ждут с любовью. При этом пошел Андрей в другой дом, и там ему тоже рады. Но после родов я стала потихонечку приходить в себя: ушел вес, пришли в норму мозги, и он начал закручивать гайки. Мне устраивали страшные скандалы по любому поводу, я всегда была под колпаком. И дальше по нарастающей. Я могла получить ночью сообщение: «Надень такое-то платье, такое-то белье. Я сейчас приеду». Будто я любовница. Неподчинение было чревато. Мне требовалось чудо.
Перерождение
Меня регулярно спрашивают, что меня спасало в самые тяжелые периоды моей жизни. У каждого свой костыль. И мой костыль – вера.
Я поздно крестилась. Не могу сказать, что осознанно. Так вышло, что моя подруга выходила замуж и хотела венчаться в церкви, а меня пригласила свидетельницей. Я была некрещеной. Это было в первый год наших отношений с Андреем, и я помню, как он уговаривал меня не затягивать с приготовлениями до последнего. Я несерьезно отнеслась к таинству. До такой степени, что поехала на свое крещение даже без креста. «Мы можем его купить в церкви, буквально оловянный, потому что я вряд ли буду его носить, даже не переживай», – говорила я Андрею. Помню, мы купили самый простой серебряный крестик на желтой веревочке. Но во время крещения со мной произошла метаморфоза… Свой простой серебряный крестик я больше никогда не сняла. Веревочка порвалась раз, я ее завязала на узелок, потом еще на один узелок, но она рвалась снова. Когда я забеременела Артемом, то поправилась из-за приема гормонов на 30 кг, и эта веревочка впилась мне в горло. Только тогда я ее заменила на цепочку.
Когда Андрей ушел, вера часто спасала меня в разных ситуациях, давая силы жить, благодаря этой поддержке свыше я не сошла с ума. В самый критический момент я поехала искать чудо к Гробу Господню в Иерусалим. Вы знаете, иногда случается такой миг, что ты уже начинаешь верить только в силы сверху, не надеясь больше на себя. Мне казалось, что скопление этого волшебства только там. Даже не потому, что я верю в Бога. Это была последняя стадия отчаяния. Кто-то в такой миг идет к гадалке, кто-то к шаману, а у меня своя история, и я поехала к Богу – как мне казалось, в самое близкое к нему место. Конечно, в руках у меня была фотография, где мы с Андреем вместе, и в голове пульсировала только одна мысль: «Пожалуйста, помоги».
За эти несколько дней в Израиле и правда многое изменилось.
Свой путь мы с детьми начали с крещения в Иордане. Я не знала, как эта река выглядит, но в моем представлении – она должна была быть огромной, как разливающееся устье, с прозрачной водой, что-то библейских масштабов. Оказалось, что это узкая речка с мутнейшей водой из-за илистого дна, и ты, заходя в нее, вообще ничего не видишь. Впрочем, меня это не остановило. Если ты веришь, ты веришь.
Мы были с Ксенией, Артемом и Яной. С детьми пройти обряд крещения легко – они на руках, быстро опустил в воду и достал, а самой сложнее. Вода ледяная, а надо три раза окунуться с головой, при этом сводит ноги, а вокруг ил и муть – страшно, как на рельсы лечь. Первый раз окунулась, второй, а на третий я поняла, почему младенцы кричат после рождения, каково это, когда легкие обжигает воздух. Мне было не раздышаться. Это был первый вздох новой жизни. Я приехала за одним – с фотографией и желанием вернуть прошлое, – а уехала оттуда с пониманием, что значит верить. Верить – это не просить чего-то определенного по списку как у Деда Мороза перед Новым годом. Верить в Бога значит понимать, что данное тебе им лучше, чем то, что ты просишь. Принимать то, что он дает, с радостью и благодарностью. Это не так легко сделать, фраза «все, что ни делается, к лучшему» – произносится часто, но принимается не всегда. Как выясняется, в результате, всем дается по вере.
Вот и я начала верить по-другому: перестала просить, топать ногами и капризничать, думая, что я лучше знаю, что мне нужно, – и со мной начали происходить разные прекрасные вещи. Там было очень много каких-то необъяснимых событий.
Я очень хотела увидеть своими глазами частицу креста животворящего. Он находится в храме Гроба Господня. Я спрашивала, как они работают. «Да как, – отвечали мне. – Нет у нас графика работы. Когда откроем, когда не откроем». Мы пришли раз, пришли два, было закрыто, а потом, уже улетела моя сестра, у нас были собраны вещи и всего полтора часа свободного времени, меня дернуло. Я сказала детям: «Нам идти до храма пешком 15 минут. 15 туда, 15 обратно, сходим, вдруг открыли?» И мы пошли. Там было открыто, и не было паломников, мы были наедине со всем, что там хранилось. Еще одно чудо.
Конечно, вера не предполагает – сижу и жду, нужно все-таки что-то делать. Просто почувствуйте эту грань между «хочу и жду» и «хочу и делаю». Это две разные вещи.
Я вернулась с другими мыслями, но нужно было время, чтобы в моей голове все устаканилось. Окончательное решение о том, что делать, было мною принято после того, как я чуть не умерла.
На границе жизни
Суббота. Так получилось, что мы с детьми были одни без няни. Мы все вместе на кухне. «Мама, давай блины», – и мы дружно готовили завтрак: два старших за столом, младший на руках. Артем решил, что хочет блины с черникой, как папа. Я залезла в холодильник. Достала чернику, кинула две ягоды в рот, а дальше буквально за секунду меня скрутило. Я к физической боли отношусь с легкостью, но тут было что-то за гранью.
Последнее, что я помню, как набрала номер – не Андрея, который жил за углом, будто внутри себя понимая, что рассчитывать на него не смогу. Не знаю, откуда что взялось, как этот инстинкт самосохранения сработал, но я позвонила подруге. Ее тоже зовут Юля, у нее тоже трое детей, поэтому она редко отвечает на звонки – чтобы их не разбудить, ее телефон постоянно стоит на виброрежиме. Каким-то чудом, но Юля заметила звонок: «Я умираю, дома никого нет, только дети, пожалуйста, помоги». Когда она приехала, двери ей уже открыли дети. Я была практически без сознания на полу. Младшему было на тот момент семь месяцев, и наверно только поэтому я пыталась еще контролировать свое состояние. Когда приехала Юля, я отключилась. Она позвала еще одну нашу подругу Таню, вызвала скорую. Тогда-то я полностью оценила британскую медицину и поняла фразу: «В Лондоне болеть нельзя». Вернее, тогда я мало что понимала, а вот позже вполне осознала.
