Дмитрий Собына - Непокоренный «Беркут»
Вот и сейчас, видя уставшие, потухшие глаза своих подчиненных, Иваненко старался шутками поднять им настроение.
– Вань, ты что-то хотел? – закончив ранний завтрак, спросил командир.
– Так точно, товарищ полковник, может, немного дальше переедем? В автобусах дыма полно, дышать нечем, – высказавшись, Иван немного смутился. Шаблонные, военные фразы въелись у него в кровь и постоянно вырывались: «так точно», «никак нет», хотя в некоторых ситуациях можно просто сказать: «да», «нет».
– Я и сам уже об этом думал. Сейчас переедем. Иди, скажи водителю, пусть заводит автобус, – распорядился командир. Журба улыбнулся, вспомнив одну веселую историю.
В одном из районов города произошла драка и грабеж. Наряд, где старшим был Иван, получил ориентировку: описание подозреваемых, и одна из особенностей, что это военные контрактники по гражданке. На одной из улиц они заметили подходящих под описание молодых парней. Попросили у них документы. Они дают паспорта, но надо как-то узнать, военные это или нет. И тут один из сержантов задает простой вопрос:
– А вы военные?
Один из парней, не задумываясь, отвечает:
– Никак нет! Вопросы были исчерпаны.
Громко урча и разбрызгивая лужи, автобусы вытягивались в одну линию, парковались, прижимались к бордюрам по Грушевского. Здесь воздух был гораздо чище, еще не пропитан дымом горящих колес. Проветрив автобус, бойцы укладывались спать, стараясь урвать кусочек сна, который у них забрала служба. В предрассветной мгле за окном сновали мокрые фигуры людей. Налетающие порывы ветра покачивали автобус, укачивая спящих бойцов.
Проснулся Иван внезапно, как бы выныривая из глубокого сна в окружающую действительность. Открыв глаза, он еще некоторое время не понимал, где находится и почему так холодно. Двери в автобусе были открыты, и температура в салоне и на улице была одинаковой. Журба зябко передернул плечами и посмотрел в раскрытые двери. На улице, прямо напротив дверей, было столпотворение. Растерянные лица товарищей, всматривающихся вдаль и внимательно вслушивающихся в рацию, из которой неслись какие-то крики и вопли – все это сразу не понравилось только что проснувшемуся бойцу. Накинув бушлат, он выскочил на улицу. Жмурясь от бьющего в лицо ветра, осмотрелся по сторонам. Здесь была непонятная суета, колонны вэвэшников бежали вверх по Грушевского, милицейские автобусы резко выворачивали с Крещатика и спешили поскорее укрыться за баррикадой из бетонных блоков, выстроенной прямо поперек улицы. В воздухе висела тревога и напряжение от непонимания. Все это переходило в панику. Никто ничего не понимал, выхватывались отдельные кадры, общую картину в этом хаосе представить было сложно.
– Что случилось? – спросил Иван у стоящего возле дверей Одаса.
– Не знаю. Послушай рацию, – посоветовал растерянный товарищ.
Он повернул голову, провожая взглядом испуганную толпу бегущих срочников. Иван прислушался к крикам, несущимся из радиостанции, которую держал в руках Игорек. «Сука, по нам стреляют!» «Прикройте, бл…ть, у нас два трехсотых! Нас преследуют!». «Двадцать шестой! Двадцать шестой! Я ухожу!». Непонятные выкрики неслись в эфир, из них было ясно одно – милицию атакуют и расстреливают. Иван почувствовал, что его лицо приобретает такое же выражение, как и у товарищей, непонимающе-растерянное. Неизвестность и непонимание происходящего пугало. Сон как ветром сдуло. К стоящим на улице милиционерам подскочил майор Силенков.
– Все в автобус! Бл…ть, я сказал все в автобус, – закричал он, не стесняясь в выражениях. Толкая друг друга, бойцы бросились в открытые двери.
– А ты что стоишь? Давай на…й за руль! – заорал майор на впавшего от криков в ступор Одаса.
– Заводи! – выкрикнув напоследок, он побежал дальше.
По поведению зам. командира было видно, что он тоже не владеет ситуацией и от этого такой раздраженный. В автобусе поднялся гвалт, все старались высказать свою версию происходящего, выдвигая различные предположения и строя догадки. Автобусы потянулись по Грушевского, разбрызгивая глубокие лужи. Их обгоняли автобусы с милицией и грузовики с вэвэшниками. Проехав Кабмин, они, прижавшись к бордюру, останавливались. С примыкающей к Грушевского улицы выскочили человек двадцать «Беркута», нескольких из них, окровавленных, тащили товарищи. Стоя в открытых дверях только что остановившегося автобуса, Иван среди выбежавших бойцов увидел своего старого друга.
– Санек! – крикнул он, выскочив навстречу. Один из бойцов остановился и стал высматривать, кто его зовет. Остальные побежали за последний автобус и там что-то выглядывали, держа раненных на руках. Иван подскочил к другу.
– Привет, братан!
Товарищи крепко обнялись, похлопав друг друга по спине. Руки и грязная форма друга были в подсыхающей крови.
– Что случилось? Вы откуда? – посыпались вопросы.
– С Институтской. Нас здесь должны автобусы подобрать. Сука, восемь раненных, – выругался Александр, высматривая автобусы.
– Может, помощь какая нужна? – поинтересовался стоящий за Журбой Степаненко.
– Да нет, – отказался спецназовец, видя, что окровавленных бойцов потащили к стоящим с включенными мигалками «скорым», где им оказывают помощь и загружают в машины. С Садовой появились чумазые, растерянные вэвэшники, некоторые были в крови, других тащили под руки. Выскочив на Грушевского, одни запрыгивали в подъезжавшие машины, другие бежали в сторону Арсенальной площади, третьи, наоборот, вниз в сторону стадиона «Динамо». Снизу, со стороны Институтской были слышны сухие звуки одиночных выстрелов. Везде были видны паника, хаос и неразбериха, видно что-то случилось, но что конкретно, не понимали.
– Водички можно? – попросил Саня.
– Конечно, – Ахтыркин протянул бутылку минералки. Жадно попив, милиционер начал рассказ.
– Стояли мы на Институтской, недалеко от Стелы. Впереди шеренга вэвэшников, а мы за ними. Слышим, бахает что-то, поначалу значения не придали, фейерверки постоянно взрываются, уже привыкли, а тут вдруг видим, солдаты падать стали. Бросают щиты, хватают раненных и бежать. Мы еще ничего не поняли, «перемирие» же, с баррикады посыпались майдановцы – больше полусотни, как пираты, идущие на абордаж, с палками, битами, топорами. Сразу «монолит» ставим, а со стороны радикалов стрелять начали. Было слышно, дробь по щитам барабанит. Одного нашего зацепило, но не сильно. Отступаем, пятясь назад. Смотрим, одни остались. Отморозки с майдана увидели, что «Беркут» отходит, и с диким ревом на нас. Мы бежать. Пока по Институтской вверх бежали – восемь раненных. Огнестрелы в спину. Я тебе, братан, скажу, когда сзади слышишь выстрелы и возле уха пуля свистит, любого спринтера обогнать можно, – печально усмехнулся рассказчик. В это время подъехал большой «Неоплан», к которому бросились стоявшие бойцы.
– Ладно. Все, давай, пока, братан! Остальное по телефону расскажу. Созвонимся!
Друзья крепко обнялись и Саша, немного прихрамывая, побежал в автобус. Иван с грустью смотрел вслед уезжающему другу. Почти все пассажиры их автобуса вышли на улицу. Некоторые с тревогой поглядывали в сторону улицы, с которой уже перестали появляться растрепанные милиционеры и только слышались сухие щелчки выстрелов. Иван смотрел в сторону Верховной Рады, откуда продолжалось паническое бегство народных избранников. Из высоких дубовых дверей черного входа выскакивали знакомые по телевизору лица. Сейчас они вовсе не были похожи на бесстрашных бойцов, устраивающих битвы около трибуны. Растерянные, постоянно озирающиеся по сторонам, они бежали к ожидающим их машинам, не замечая высыпавших из автобусов грязных, оборванных милиционеров, с иронией смотревших на начавшийся исход из Рады. Добежав до ожидающих их «лексусов» и «мерседесов», они запрыгивали в машину, которая срывалась с места и, визжа дымящейся резиной, уносилась прочь. Вместе с депутатами бежал и обслуживающий персонал: секретарши в блестящих длинных норковых шубах, молодые парни в блестящих лаковых туфлях. Кто победнее, спешили в сторону метро, другие садились в свою машину и, набрав еще пассажиров, поскорее уезжали. Все торопились. Вид окровавленных, грязных и главное растерянных милиционеров не придавал уверенности, а звуки выстрелов, эхом гуляющих по улицам правительственного квартала, подгоняли не хуже кнута.
Портфель в руках грузно переваливающегося на коротких ногах мужчины внезапно раскрылся, и из него посыпались бумаги, устилая белыми листами грязную тротуарную плитку. Остановившись, он лихорадочно собирал их, запихивая обратно в портфель. Пробегающие мимо люди не замечали побагровевшего от прилагаемых усилий человека, никто не остановился ему помочь, валяющиеся бумаги бесцеремонно втаптывали в грязь. Видя всю тщетность своих попыток собрать разлетевшиеся листы, тяжело пыхтящий мужчина, засунув под мышку портфель, бросился к ожидающей его машине.
