Артур Черный - Мир Всем Вам.

— Я просто пьян, — по-доброму улыбается он.

…Кончается наше время. Уже разобраны автоматы и заплачено за банкет.

— Тебе куда, Костя? — встаем мы, чтобы уйти.

— Кайнулла, — улыбаясь вновь, говорит он настоящее свое имя.

Но он не может подняться. Он пил меньше всех, но пьян за троих. Ему протягивают руку и отрывают от стула. Костя идет к выходу, опираясь на чужое плечо.

«Все-таки алкаш», — думаю я, глядя, как, шатаясь, он одиноко идет по пыльной улице Грозного. Бывший прилежный родитель, спившийся на нет гражданин, не состоявшийся в жизни судья.

Больше я никогда не встречал Кайнуллу. Маленького седого татарина однажды по пьянке назвавшегося русским. Миновал год моей службы, и я уехал из Грозного.

И если потом я вспоминал эту историю, то никогда не жалел, что не пришлось еще раз свидеться с Кайнуллой. Ведь он уже тогда сказал своё слово и этим лишил себя всякой цены. Да и что было делать за его столом, если я забыл, когда пил?

И все-таки, почему?.. Почему он забыл свою нацию и перебрался в наш стан? Только ли из-за того, что был пьян? Из-за того, что его сын был солдатом России, и его называли здесь русским?

Не знаю. И никак не могу ответить на этот вопрос.

…А может он просто верит в нас, русских? Может, ему просто не в кого больше верить?

Он — нерусский. И верит. А мы — русские, и не верим. Никак не верим в себя.

…Кайнулла. Если ты слышишь, если ты не потерялся в Грозном, поклон тебе до земли за пьяный тот разговор!

Город страшной ночи

Июль 2004 года.

Северный Кавказ:

Лето изменило Грозный. Вдохнуло в него какую-то жизнь и скрыло с глаз безобразные наследство войны — громадные груды битого кирпича, искалеченные до уродства улицы. Потерялись в листве и больше не провожали твой путь мертвые окна домов. Как будто просветлели сплошь черные краски руин. И сгинула, потонула в дождях, тяжелая тоска унылой зимы.

Словно задумал выбраться из могилы этот безжизненный город. Задумал поднять своих павших, позвать из бегства живых, поставить на место упавшие стены. Но судьба давно утвердила свой приговор. И здесь ничего не менялось, кроме природы. И за зеленой завесой каштанов и тополей едва держались на ногах все те же, что и вчера, развалины. А у ветра не было других свирелей, кроме решета заборов и крыш…Безлюдные километры мусорных свалок, отхожих мест и зловонных руин — вот весь список того, что осталось от Грозного. И всё новое, что он мог еще дать — был чей-нибудь свежий гроб.

И все же было лето! Лето светлого южного солнца, лето душных коротких ночей — золотая моя пора, когда я досыта пил и не мог напиться собственным счастьем!

Лето 2004-го года! Время не проходящих зачисток и рейдов, патрулей и сопровождений, блокпостов и засад. День, что начинался до солнца, ночь, что пробегала без сна…

Оба прошедших месяца меня нельзя было вытащить с выездов, заставить бросить оружие. Мне хотелось разорваться, когда моя группа шла зачищать одну улицу, а вторая приступала к другой. Я вечно отставал от других, потому что хотел войти в каждый разрушенный дом. У меня не хватало терпения дождаться ночного патруля, и я заступал на блокпост. А утром искал виноватых в этом несчастье. Кто-то попадал под обстрел, а мне было жаль, что не я. Я попадал под обстрел, и вновь было жаль, что весь бой не занимал больше пяти минут. Вокруг говорили о приходе боевиков, а я не мог этого дождаться и был готов подняться на первый сигнал…

Я, наконец, понял, какое увлекательное приключение оставил несколько лет назад. Сколько не отсидел засад, сколько не переполз хребтов, скольких не перебил врагов. Или же, сколько упустил шансов самому нарваться на пулю. И теперь мне хотелось лишь одного — везде успеть. Увеличить до предела ночь, продлить до бесконечности день, — и сполна отыграться за эти годы…Мальчишка с тараканами в голове, с автоматом на ремне. И даже на том ремне реклама самого себя: мало кому известная латынь «Vae victis!» («Горе побежденным!») — древняя фраза из древней военной книжки.

Теперь для меня не было иной радости, чем видеть, вставшие у наших ворот армейские БТРы — железные машины войны, что гнали через весь Грозный только за мной…

Поначалу, в первые недели или месяцы возвращения, я не находил себе места от смутных, неясных волнений. От тайной, терзающей душу, тревоги. От давнего больного вопроса: «Для чего я вернулся?» И в который раз решил обмануть самого себя. Я придумал себе любовь — наивную мечту, которая однажды приведет меня к счастью. К счастью, что обязательно будет, когда завершится война.

Она была выдуманной, ненастоящей, горькая эта любовь, но у меня хватило воображения поверить в нее. А значит, она действительно была. Она не приснилась мне, не пришла в лихорадке, она действительно входила в мой дом. И дрожали стены, когда я слышал ее шаги…

Если бы я был художник, мне было бы легче. Она бы сделалась явью, моя любовь. Ее можно было бы видеть глазами, к ней можно было бы подойти. Но я не имел таких рук, которые знают, как справиться с кистью. И всё, на что я оказался способен — какие-то безумные, не в рифму, стихи. Такие, что самому было стыдно их дважды читать. Но все же во мне бушевали настоящие чувства. Но все же она помогла, вымышленная эта любовь — фальшивая безделушка — порождение моего одиночества, отчаяния и мечты. Помогла мне вылечить душу. Выкинуть всё лишнее и больное. Помогла разобраться в себе, чтобы жить дальше. Я заполнил той поддельной любовью погасшее свое сердце, и заставил его биться вновь.

Но какой ценой пришлось мне поверить в любовь!

…Я едва пережил первый свой месяц. Едва дотянул до весны. Каждый, приходящий на землю день, задавал мне один и тот же вопрос: «Для чего ты еще живешь?»

Для чего? — мне обязательно нужно было дать на это ответ.

Я думал, мне поможет весна. Ведь только она способна возвратить радость. Она — лучший провожатый из государства черной тоски. Откуда я это знал? Не помню. Кажется, тоже вычитал в какой-то глупой книжонке…Вот оно — моё горе! Вот, кто сбил с дороги меня — проклятые школьные библиотеки, в которых я перепутал, в каком мире живу. В книжном или земном. И вот здесь в Грозном жизнь впервые спустила меня на землю. И я увидел, что весна — это лишь грязь, лишь вонь оттаявших нечистот. Самое паршивое время в году. Ведь даже осень и та неразлучна с печалью. А у моей весны нет и простой надежды…Я свалился в такие бездны, настолько пал духом, что однажды понял: мне никогда не найти ответ на вопрос «Для чего я еще живу?«…Так стоит ли жить вообще?