Юрий Сушко - Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха

Ольге, в общем-то, все равно. Она лишь зябко передернула плечами. «Прохладно у нас, – жалуется Вера Ивановна, – ни угля, ни дров нет. Но обещали обеспечить». «Обязательно», – подтверждает Виктор.

Уже в «своей» комнате Ольга, вконец обессиленная и перелетом, и сумрачными, неясными предчувствиями, опустившись на кровать, чуть ли не до пола проваливается вместе с панцирной сеткой и мгновенно засыпает.

Утром Чехову будит все та же заботливая Вера Ивановна и на всякий случай предупреждает: «Чистое полотенце в ванной, на гвоздике. Завтрак на столе в кухне. Поторапливайтесь, Ольга Константиновна. Скоро у вас будут гости».

– Ольга Константиновна, я – начальник Главного управления контрразведки СМЕРШа, комиссар государственной безопасности Абакумов[36] Виктор Семенович. – Перед Чеховой стоял высокий, стройный мужчина в форме. – Как добрались, без проблем?

– Спасибо, Виктор Семенович, все в порядке, – обезоруживающе улыбнулась Чехова. – Кстати, а где я нахожусь? Полет был таким долгим…

– Как, а разве вам не сообщили? Странно… – фальшиво удивился Абакумов. – Вы в Москве, Ольга Константиновна, у себя на родине.

К такому повороту событий Чехова, в общем-то, была готова.

– Я вас слушаю, – произносит она безразличным тоном.

– Вообще-то, это я вас хотел послушать, фрау Ольга. – Абакумов тоже сменил интонацию и теперь без улыбки, в упор смотрит на женщину неподвижными глазами. – У нас к вам немало вопросов…

«Где вопросы, там допросы», – про себя каламбурит Ольга и обреченно говорит:

– Задавайте, пожалуйста. Я готова отвечать…

– Начнем с вашего отъезда в Германию, – предлагает Абакумов.

– О, это целая одиссея, – невесело откликается Ольга и тут же спрашивает: – Меня в чем-то подозревают?..

Комиссар неопределенно пожимает плечами и напоминает:

– Итак, вы подали прошение о необходимости выезда в Германию…

– Да.

Беседа продолжалась долго. Время от времени Виктор Семенович задавал ей уточняющие вопросы, что-то помечал в своем небольшом блокнотике. Часа через два или три Абакумов все-таки решил сделать перерыв: «Продолжим завтра, Ольга Константиновна. Отдыхайте. Если вам что-либо понадобится, мои люди все сделают. Просьба: не выходить на улицу и не пытаться связаться по телефону с родными, близкими или знакомыми. Договорились?» Ольга согласно кивает: «Конечно».

В соседней комнате остались офицеры Абакумова. Нет слов, они предупредительны, улыбчивы, вежливы. Вполне прилично говорят по-немецки, один из них даже по-французски. Они приносят, по просьбе «узницы золотой клетки», книги, свежие газеты, иногда деликатно предлагают сыграть с ними в шахматы. Лучше уж в фанты, как-то ответила им Ольга и впервые за последние дни улыбнулась…

В «Известиях» на последней полосе Ольга обнаружила театральный репертуар Москвы. Знакомые названия пьес, авторов… Горький, Островский, Чехов… А вот и совершенно неизвестные драматурги – Погодин, какой-то Корнейчук, некто с совсем уж диковинной фамилией – «Билль-Белоцерковский».

– А что, Художественный театр уже работает? – спрашивает она у своих стражников.

– Разумеется, Ольга Константиновна, – отвечает подтянутый, щеголеватый молодой человек, внешность которого, однако, несколько портят тонкие усики. – В начале войны театр со всеми артистами был в эвакуации, в Саратове. В 42-м, кажется, все вернулись, и с тех пор каждый вечер во МХАТе спектакли, зрителей полным-полно. Ваша тетушка, Ольга Леонардовна, – проявляет он свою осведомленность, – как всегда, на высоте…

– Дай-то Бог.

Днем в квартиру доставили вязанки дров и уголь в мешках. Потом занесли большой пакет с продуктами. Офицеры, отдав какие-то дополнительные инструкции хозяйке, на какое-то время отбыли. Потом они возвращаются, и все повторяется вновь: разговоры о том о сем, газеты, книги, шахматы… Ночное дежурство, по всей вероятности, возлагается на бдительную Веру Ивановну и Николая, сменившего Виктора.

После «трудов праведных» женщины чаевничают на кухне, а Николай деликатно удалился покурить на лестницу. За разговорами Ольга узнает, что муж Веры – боевой офицер, командир, был на фронте с первых дней войны. Но последние три месяца от него не было писем. А на днях ей пришло извещение, что ее Борис пропал без вести. Не «похоронка», конечно, но… Ольга пытается утешать: «Без вести – это же не означает, что он погиб…» Но Вера только всхлипывает и вскоре уходит к себе. Тихая, пришибленная жизнью женщина, да еще с двумя ребятишками на руках…

Утром все повторяется вновь. Вопросы, ответы, новые вопросы…

Поздним вечером Ольга наконец остается наедине с собой. Долгожданные, драгоценные минуты, приблизиться к которым она стремится с момента пробуждения, уже с той минуты, когда выходит в коридор, встречает Веру или ее ребят и говорит им: «Доброе утро».

И вот только сейчас она одна, и ей никто не задает никаких вопросов. Теперь вопросы задает она, сама себе. Что с ней происходит?..

Из-под диванного валика она извлекает заветный блокнот, в котором с первого дня завела дневник. Перечитывает последнюю запись: «С 1-го мая я нахожусь в запертой комнате. Для чего? Я кажусь игрушкой, которую нашли на дороге и подобрали, но никто не знает, что с ней делать. Играть нет времени, но бросать не хочется. Неутешителен вид из окна на фабрику с разбитыми стеклами. За что я страдаю?..»

Разумеется, Ольга вела свои записи вовсе не из сентиментальности. Она не была наивным человеком и прекрасно понимала, что ее дневничок рано или поздно непременно обнаружат стражники, и писала именно в расчете на то, что ее записи спровоцируют «хозяев» на то, чтобы они поскорее открыли карты ее судьбы…

Она не ошибалась. «Тайник» с первого дня был элементарно вычислен, соглядатаи ежедневно просматривали дневник, копировали записи и передавали по инстанциям. Однако на «провокации» Чеховой чекисты не поддавались. Да и какими они были провокациями? По окончании «московских каникул» актрисы генерал-майор Утехин, готовя рапорт начальству, умудрился извлечь лишь один «крамольный» фактик: «Будучи в Москве, Чехова вела дневник на немецком языке. Секретным изъятием и просмотром дневника было установлено, что в дневнике Чехова записывала свои впечатления от пребывания в Москве».

Через несколько дней «заточения» привычный распорядок претерпел изменения: вечером дежурные офицеры пригласили Ольгу на прогулку. Правда, не на пешеходную, а на «Виллисе» с зашторенными окнами. Выбравшись через некоторое время из машины, Ольга сразу обнаружила знакомый городской пейзаж: старая Лубянская площадь. Но на то, чтобы толком оглядеться, ей не дают ни минуты.