Александр Майсурян - Другой Ленин

Карл Радек описывал такой эпизод из жизни Ленина: «Это было в марте 1916 года. Это было в Берне. В.И. ужасно устал, страдал бессонницей, и Надежда Константиновна попросила затащить его каким-нибудь образом в кабак, чтобы Ильич немного проветрился… Ильич любил пильзенское пиво. В марте месяце немцы, которые изобрели не только марксизм, но и самое лучшее пиво, производят самое чудеснейшее пиво, которое называется «Сальватор». Вот этим «Сальватором» я соблазнил Ильича… Нечего греха таить, мы выпили несколько крупных кувшинов этого пива, и, может быть, благодаря этому Ильич, несмотря на свою глубочайшую сдержанность, на одну минуту потерял ее».

Очевидно, в минуту расслабленности Ленин высказал собеседнику мысль, которая больше всего мучила его в тот момент и заставляла передумывать ее не однажды. Возможно, она и послужила одной из причин его «бессонницы». Что же это была за мысль?

«Это было ночью, — продолжал Радек, — когда я его проводил домой… тогда он сказал несколько слов, которые врезались мне в память на всю жизнь:

— Что же, двадцать лет посылаю людей на нелегальную работу, проваливаются один за другим, сотни людей, но это необходимо…»

В январе 1917 года, выступая с докладом, Ленин бодро заявил: «Нас не должна обманывать теперешняя гробовая тишина в Европе. Европа чревата революцией». Но тут же добавил с ноткой печали: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции».

Самому Владимиру Ильичу в этот момент оставалось жить ровно семь лет, а до революции в России — чуть больше месяца.

Глава 9

«Бояться народа нечего»

Народ сказал царю, чтоб он не правил, — и к власти пришел Ленин.

Ленин был немецкий шпион, но сам не догадывался об этом…

Ленин лично командовал полком сочувствующих ему солдат и матросов, захватил Смольный и Зимний, после чего переехал в Москву, захваченную в то же время Сталиным.

«Шведы должны быть глухонемые». Узнав в 1917 году о совершившейся на родине революции, Ленин, обрадованный и потрясенный, вернулся к себе на квартиру. Он возбужденно расхаживал из угла в угол и восклицал: «Потрясающе! Вот это сюрприз! Подумать только! Надо собираться домой, но как туда попасть? Нет, это поразительно неожиданно! Невероятно!»

Теперь вся Швейцария, где он находился, показалась Владимиру Ильичу одной большой тюремной камерой. Им владела единственная мысль: скорее в Россию! По словам его соратника Григория Зиновьева, он «в это время напоминал льва, запертого в клетке». Крупская тоже сравнивала своего мужа в Швейцарии с пойманным зверем: «Нет выхода колоссальной энергии… Ни к чему ясное осознание совершающегося. И почему-то вспомнился мне белый северный волк, которого мы видели с Ильичем в лондонском зоологическом саду и долго стояли перед его клеткой. «Все звери, с течением времени, привыкают к клетке: медведи, тигры, львы, — объяснил нам сторож. — Только белый волк с русского севера никогда не привыкает к клетке — и день и ночь бьется о железные прутья решетки».

6 (19) марта Ленин писал Инессе Арманд: «По-моему, у всякого должна быть теперь одна мысль: скакать. А люди чего-то «ждут»!!. Конечно, нервы у меня взвинчены сугубо. Да еще бы! Терпеть, сидеть здесь…»

Владимир Ильич предлагал самые невероятные способы возвращения на родину. Н. Крупская: «Ильич метался… Можно перелететь на аэроплане, не беда, что могут подстрелить. Но где этот волшебный аэроплан, на котором можно донестись до делающей революцию России? Ильич не спал ночи напролет». Увы, аэроплана не было… «Об этом можно было думать только в ночном полубреду».

Или такой проект: «Необходимо во что бы то ни стало немедленно выбраться в Россию, и единственный план — следующий: найдите двух шведов, похожих на меня и Григория. Но мы не знаем шведского языка, поэтому они должны быть глухонемые». «Я могу одеть парик», — добавлял Ленин. «Прочтя записку, — признавался позднее большевик Яков Ганецкий, — я почувствовал, как томится Владимир Ильич, но, сознаюсь, очень хохотал над этим фантастическим планом». А жена Ленина по этому поводу шутила: «Не выйдет, можно во сне проговориться… Заснешь, увидишь во сне меньшевиков и станешь ругаться: сволочи, сволочи! Вот и пропадет вся конспирация». «В такие моменты, как теперь, — писал Ленин, — надо уметь быть находчивым и авантюристом. Надо бежать к немецким консулам, выдумывать личные дела и добиваться пропуска в Копенгаген…»

Впрочем, уже в начале марта Ленин обдумывал и самый неожиданный план: ехать всем вместе через Германию. «Вы скажете, может быть, что немцы не дадут вагона. Давайте пари держать, что дадут!»

«Хоть с чертовой бабушкой войдем в сношения». «Мы должны во что бы то ни стало ехать, хотя бы через ад», — убежденно повторял Владимир Ильич. Наконец остановились на самом авантюрном плане: проехать в Россию через Германскую империю. Немецкие власти согласились помочь противникам войны вернуться на родину. Конечно, Ленин предвидел, какой водопад упреков и обвинений за этот шаг обрушится на него в России.

«Чего вы боитесь? — уговаривал он сомневающихся. — Будут говорить, что мы воспользовались услугами немцев? Все равно и так говорят, что мы, интернационалисты, продались немцам…»

Опасаться, что рабочие и впрямь этому поверят? «Да это — курам на смех», — презрительно бросал Ленин. Он еще десятилетием ранее сочувственно повторял слова Бебеля: «Если нужно для дела, хоть с чертовой бабушкой войдем в сношения». «Бебель-то прав, товарищи, — говорил он, — если нужно для дела, конечно, тогда можно и с чертовой бабушкой».

«Решено, — рассказывал Г. Зиновьев. — Мы едем через Германию. Впервые высказанная мысль о поездке через Германию встретила, как и следовало ожидать, бурю негодования… Однако через несколько недель к тому же «безумному» решению вынуждены были прийти и Мартов и другие меньшевики».

27 марта 1917 года Ленин, Крупская и еще 30 русских эмигрантов выехали на поезде из Швейцарии. Вагон, в котором они ехали, считался особым, «запломбированным». Это означало, что по пути через Германию его пассажиры ни с кем не будут встречаться. Однако в вагон зашли германские социал-демократы — сторонники победы своей страны. Они хотели поговорить с «товарищем Лениным». Такой разговор мог опорочить его окончательно, и он попросил передать им, что если они только сунутся к русским пассажирам, то получат в ответ оскорбление действием.

«Нам давали обед в вагон — котлеты с горошком, — вспоминала Крупская. — Очевидно, желали показать, что в Германии всего в изобилии». Другим пассажирам запомнились «огромные свиные отбивные с картофельным салатом». Однако из окон вагона путешественники видели совсем не благополучные картины: почти полное отсутствие взрослых мужчин, толпы сумрачных прохожих без тени улыбки на лицах… Карл Радек вспоминал: «Во Франкфурте… к нам ворвались германские солдаты, услыхавшие о том, что проезжают русские революционеры, стоящие за мир. Всякий из них держал в обеих руках по кувшину пива.