Протопресвитер Михаил Польский - Новые мученики российские

В Киеве он появился иеромонахом в 1919 г. Киевский митрополит Антоний, лично зная и ценя иеромонаха Дамаскина, назначил его епархиальным миссионером. Будучи зачислен в число братии Михайловского монастыря, он поступил слушателем в Киевскую духовную академию, которая в это время еще существовала. Обладая прекрасным голосом, он принимал участие в монастырском хоре и выполнял другие монашеские послушания. Недалеко от монастыря находилось маленькое Владимирское братство, куда в праздничные дни он неизменно являлся в 6 часов вечера, чтобы служить молебен с акафистом и проповедовать перед любым количеством собравшихся. В одной из таких проповедей он упомянул о «Трех разговорах» Вл. Соловьева и о сбывшемся его предчувствии надвигающейся на нашу родину темной силы.

События гражданской войны заставили иеромонаха Дамаскина покинуть Киев и направиться в Крым. Здесь архиепископ Таврический Димитрий Абашидзе возвел его в сан архимандрита и назначил настоятелем живописного Георгиевского монастыря, который потом во время советско-германской войны был большевиками взорван вместе с размещенными там ранеными и эвакуированными.

Вскоре после установления советской власти в Крыму архиепископ Димитрий и архимандрит Дамаскин были арестованы, сидели несколько месяцев в тюрьме и после суда были освобождены с высылкой за пределы Крыма. Одно из обвинений отцу Дамаскину было в следующим: как он смел, будучи «служителем культа», поступить куда-то на советскую службу. Отец Дамаскин полагал, что пастыри должны быть материально независимы от паствы. Конечно, такое мнение в отношении к моменту, повторяющему апостольские времена, было совершенно верным. Можно предположить, что случайная милость большевиков к подсудимым явилась не только в силу абсолютной невиновности подсудимых, но и за то, что они не эвакуировались за границу вместе с белыми. Высланные из Крыма, архиепископ Димитрий прибыл в Киев (где умер схимником Киево-Печерской лавры в 1943 г.), а отец Дамаскин отправился в Москву.

Здесь в 1923 г. Святейший патриарх Тихон лично посвятил отца Дамаскина в епископа Глуховского, управляющего Черниговской епархией на время отсутствия заключенного архиепископа Пахомия (Кедрова).

Деятельность епископа Дамаскина в Черниговской епархии была кратковременной, но кипучей. Даровитый проповедник и миссионер, смелый и энергичный, он большую часть времени проводил в поездках по городам и селам епархии. Вне ее он посетил и такие крупные центры, как Киев и Харьков. Всюду необыкновенный епископ совершает служения в переполненных храмах.

Его неоднократно арестовывают в Чернигове. Выпущенный в первый раз из тюрьмы под большой праздник епископ служил всенощную. Измученный заточением и допросами, он не мог стоять и «муровал» сидя. В алтаре у него сделался сердечный припадок. Но это не помешало ему на другой день служить литургию. Всегда и везде, во всех условиях его первая радость, утешение и долг — Божественная служба, храмовая или келейная.

В общей сложности епископ Дамаскин с арестами пробыл в Черниговской епархии около двух лет. Сначала он был выслан в Харьков и уже здесь арестован, а потом отправлен в Москву, где сидел в Бутырской тюрьме. Совершенно неизвестны вообще подробности его пребывания в тюрьмах. Он никогда об этом не рассказывал, а на расспросы келейника обычно отвечал: «А что же, там люди хорошие, я и сейчас готов опять туда».

Из Бутырской тюрьмы он был выслан в Туруханский край, в поселок Полой, на 250 километров севернее Туруханска и на 10 градусов севернее полярного круга. Коротким летом туда добираются на пароходе, а в другое время — по замерзшему Енисею на собаках. Ранней осенью, когда навигация уже прекратилась, а санный путь еще не установился, епископ Дамаскин прибыл в Красноярск и пробыл здесь некоторое время. Большой и богатый рыбопромышленный город на Енисее с многочисленными церквами и монастырями, колокольным звоном и со всем религиозным бытом еще не был здесь стеснен большевистским режимом, как в других местах России, и владыка не встретил здесь никаких житейских затруднений. Духовенство, монашествующие и народ проявили к ссыльному епископу, ожидающему отправки за полярный круг, огромное внимание. Он имел квартиру, служил по церквам и снискал такое расположение верующих, что даже его келейника-подростка, который потом проездом был здесь, встречали с распростертыми объятиями.

Как только замерз Енисей, владыку отправили в Полой-поселок, — это всего лишь один двор семьи охотника. Кроме дома хозяина был еще домик, в котором уже жили два сосланных архиерея (один из них по имени Николай, архиепископ, имя другого неизвестно), и полуразрушенный домик — будущая келия епископа Дамаскина, которую он сам и исправил вместе с келейником, прибывшим к нему летом. Полярное лето вместе с весною продолжается здесь всего месяц, в который владыка успел завести себе маленький огород. Зелень от огорода и посылки (почта раз в месяц) спасали его от свирепствующей здесь цинги. Физически он себя чувствовал здесь все же неплохо, несмотря на холода, в которых он застудил себе ноги, и особенно сердце, которое после стольких тюрем и всего, что связано было с этим, было не в порядке. Невозможно описать в кратком очерке остальных подробностей полярной жизни и быта владыки.

Письма приносят ему сюда вести о потрясениях, которые испытывает церковь. По поводу закрытия храмов в Нежине он пишет короткое, но выразительное послание своей нежинской пастве. В Полое застает епископа Дамаскина декларация митрополита Сергия (августа 1927 г.), устанавливающая союз церковного управления с безбожной государственной властью. Насколько велико было произведенное ею на него впечатление, видно из того, что епископ Дамаскин написал по этому поводу 150 писем. Отправить такое большое количество писем по почте было невозможно: они дошли бы не туда, куда предназначались. Поэтому владыка решил расстаться со своим келейником и отправить его в Москву с тем, чтобы часть писем он доставил лично, а большую часть опустил в ящики в разных городах России.

Зимой 1928 г. мимо Полоя везут митрополита Казанского Кирилла в поселок еще севернее. После этой встречи они остаются любящими друзьями и обмениваются письмами по поводу декларации митрополита Сергия. Срок ссылки кончается, и в ноябре 1928 г. владыка снова в Красноярске, откуда пишет друзьям: «Много горечи впитал я за это недолгое время, когда наблюдал местную церковную жизнь Енисейска и Красноярска; что же встречу в Москве и дальше?..» Он переживает колебания, обычные для освобождаемых заключенных духовного сана: на свободе хуже, чем в заключении, и предстоит новая борьба и новые страдания. Так как в свою епархию запрещено возвращение, то владыка избирает город Стародуб, бывший в его епархии и теперь принадлежащий к Брянской губернии. На пути из Сибири он заболел настолько, что едва добрался до Москвы, где и пролежал больше недели с зачинавшимся воспалением легких. Но только благодаря этому случаю он мог задержаться в Москве, повидаться с нужными людьми, и главное иметь продолжительную беседу с митрополитом Сергием 11 декабря «Если издали я еще предполагал возможность данных, коими бы оправдывалось поведение его, то теперь и эти предположения рушились», — писал он по поводу этого свидания.