Дерзость - Фарид Салихович Фазлиахметов
Закончив свое жестокое, грязное дело, каратели сели в машины и помчались догонять подводы.
Суралев и Стенин в это время оказались возле дороги на Осиповичи. Увидев дым и услышав выстрелы, они спешились, привязали лошадей и вышли к опушке леса. Подводы быстро приближались. На первой и последней ехали одни полицаи, а в середине — арестованные и охрана.
— Ну, что будем делать? — обратился Стенин к Суралеву.
— Будем отбивать, — ответил Николай, — бей по последней подводе, а я займусь первой. Подводы поравнялись с местом засады.
— Огонь! — скомандовал Суралев — и в тот же момент одновременно ударили две автоматные очереди. Уцелевшие полицаи, скрываясь за подводами, стали отстреливаться. Елена Викентьевна нагнулась к детям:
— Тикайте, девочки, спасайте свою жизнь! Не думайте обо мне, тикайте!
Валя и Зина спрыгнули с подводы и побежали к лесу. Двое полицаев повернули карабины в их сторону и начали стрелять. Зина упала. Лиходиевская в отчаянии закричала:
— Убили дочурку, убили, гады, фашисты проклятые! Она не видела, как Зина вскочила на ноги и вслед за Валей скрылась в лесу.
А из деревни тем временем выехал бронетранспортер и стал быстро приближаться к подводам.
— Тикайте, хлопцы! — успела крикнуть Лиходиевская, и ее голос потонул в треске очередей немецких пулеметов. Бронетранспортер сполз с дороги и стал приближаться к месту засады.
— Сашка, уходим! — крикнул Николай.
Ребята побежали к лошадям, вскочили в седла и поскакали. И тут Стенин, тихо охнув, начал сползать с коня.
На другой день возле шляха у поворота к Побоковичам вырос небольшой могильный холмик. Под этим холмиком остался лежать наш испытанный боевой товарищ Саша Стенин.
Тяжелую весть о гибели Саши Стенина в лагерь привезли Никольский и Арлетинов. Суралев не приехал и, пожалуй, хорошо сделал. Сгоряча у меня могли сорваться несправедливые и горькие слова упрека.
Когда мое горе немного улеглось, я, взяв с собой нескольких ребят, сам поехал к Суралеву.
В лагере было невесело. Валя и Зина, забившись в угол землянки, тихо плакали. Толя, самый младший из детей Лиходиевской, стоял перед ними на коленях и пытался их успокоить. Увидев меня, девочки вытерли слезы. В их глазах засветилась надежда.
— Вы же спасете маму, товарищ командир? — спросила Валя.
— Постараемся, девочки, постараемся, — ответил я, еще не представляя себе, как это сделать.
— Если надо, мы пойдем в город, сделаем все, что прикажете, только бы помочь маме, — у девочки на глаза снова навернулись слезы.
— Да, мои милые, без вашей помощи нам, пожалуй, не обойтись. Кому-то из вас придется идти в город. Надо только решить — кому именно?
— Да мы все пойдем, хоть сейчас, — ответил за всех Толя.
— Нет, ребятки, всем не надо, по-моему, лучше всего с этим делом справится Валя. Она уже бывала в Осиповичах, и не один раз: выносила гранаты из города, пронесла даже как-то магнитную мину, так ведь, Николай?
— Точно, к тому же она хорошо знает Марию Яковлевну.
— Валюша, — обратился я к девочке, — как придешь в город, сразу зайди к тете Мане, может быть, она сумеет что-то разузнать. Пойдешь завтра же утром. А теперь утри слезы, еще рано плакать. И давайте, ребята, все пока отдыхать, договорились?
Мы с Суралевым вышли из землянки. И сразу же окунулись в холодный свежий воздух поздней осени, насыщенный густым запахом хвои. Как хорошо было бы сейчас побродить по этому лесу, просто так, ни о чем не думая, но эта проклятая война отняла у нас такую возможность.
— Николай, — обратился я к Суралеву, — надо бы еще кого-нибудь послать в Осиповичи, узнать поподробнее, где содержится арестованная, какая охрана, с какой стороны удобнее всего атаковать гитлеровцев, откуда и как скоро к ним может подойти помощь. Да и пути отхода надо бы изучить.
— Есть у меня на примете один человек в Заболотье. В принципе он готов с нами сотрудничать, и, я думаю, возьмется выполнить наше поручение.
— Тогда поехали к нему.
После обеда мы вчетвером — я, Николай, Костя Арлетинов и Игорь Курышев верхом отправились в Заболотье. Вернулись в лагерь уже поздно вечером. В землянке, тускло освещенной керосиновой коптилкой, на чурбаке у железной печки сидел незнакомый человек в суконной желто-зеленой форме. При нашем появлении он вскочил, щелкнул каблуками, козырнул и представился:
— Галаш, унтер-офицер 151-й венгерской дивизии, — оказалось, чех говорит по-русски.
— Ну уж нет, теперь ты, можно сказать, боец партизанского отряда "Москва", — с улыбкой сказал Суралев, подошел к нему, крепко обнял и расцеловал. — А вот и наш командир, — произнес он, указывая на меня.
Галаш, возбужденный и радостный, подошел ко мне, и мы обменялись крепким рукопожатием. Затем присели у печки, потирая замерзшие руки, я спросил его:
— С чем же ты пришел?
Чех ответил, что принес автомат, несколько гранат, Два пистолета. И, тут же выхватив из-за пазухи один из них, подал его мне.
— Это мой подарок.
Я взял в руки пистолет, великолепный четырнадцатизарядный чешский маузер, и сказал со смехом:
— Я не это имел в виду, речь идет о свежих разведданных. А за подарок спасибо, принимаю. Насколько нам известно, ваша дивизия прибыла с Восточного фронта, куда она теперь направляется?
— В Минск, говорят.
— Почему в тыл?
— Нам не доверяют. Две дивизии 2-й венгерской армии, 106-я и 108-я, под Брянском за отказ воевать против Красной Армии были расформированы, зачинщики расстреляны.
Затем Галаш рассказал об изменениях в Осиповичском гарнизоне, о том, какие части выбыли и какие их сменили.
— Ну а теперь давайте подумаем, как выручить Елену Викентьевну, обратился я к товарищам, — Галаш, где содержатся арестованные?
— Я думаю, в следственном отделе СД на улице Садовой.
— Как охраняется здание?
— Оно огорожено проволокой и охраняется полицейскими, причем не местными.
— С такой охраной, пожалуй, нетрудно будет справиться, — заметил Суралев.
— Да, но не забывайте, что Садовая в центре города. До нее еще можно добраться, а вот когда поднимется тревога, уйти будет очень трудно, — возразил ему Костя Арлетинов.
— Но мы обязаны выручить ее, она помогала нам в течение
