Вячеслав Хотулёв - Клавдия Шульженко: жизнь, любовь, песня

Д. Шостакович трудился над Седьмой (Ленинградской) симфонией. Ее премьера состоится позже, 9 августа 1942 года. Она станет одной из вершин в мировой истории музыки.

А дела со здоровьем у Шульженко действительно были неважные. Ей не надо было выступать в цирке. Они приехали в госпиталь, где их, конечно же, ждали. Больше всего ее. Коралли сказал, что, возможно, они выступят без Шульженко, у нее сел голос. Сопровождавший их капитан спросил, что нужно, чтоб поправить здоровье. Владимир Филиппович ответил: «Стакан горячего молока», — безнадежно махнул рукой, понимая, что это невозможно.

— Вы начинайте, начинайте, — приказным тоном сказал капитан и исчез.

Через полтора часа он, счастливый, появился с кружкой молока. Где он сие раздобыл, так и не сказал, и загадочно и победоносно улыбался, довольный, что спас концерт. Впрочем, это был не один концерт, а по крайней мере пять или шесть. Они выступали в палатах, где лежали тяжело раненные. После второго концерта зашли в палату, где лежал всего один человек. Коралли объявил ему начало концерта. Спел под аккордеон свою неизменную «Тачанку», потом Клавдия исполнила несколько песенок. Потом аккордеонист сыграл музыкальную пьесу. Человек на койке зашевелился… встал.

— Очень хорошо, товарищи! Спасибо вам! А теперь — к раненым. А я дежурный врач — решил вот часок соснуть после смены.

Еще никогда после начала войны Шульженко с Коралли так не смеялись, как после этого концерта.

В большой светлой палате, куда Клавдию привел начальник госпиталя, лежали солдаты, все сплошь в бинтах. Обожженные танкисты, лиц не было видно. Только бинты. Начальник госпиталя тихо сказал, что здесь не надо концерта. Пусть Клавдия Ивановна исполнит две песни. Они вошли в палату вдвоем с аккордеонистом. Шульженко объявила «Синий платочек». Петь было страшно. На кроватях, казалось, лежали забинтованные мумии. Один из бойцов сказал вдруг:

— «Шутку», пожалуйста.

Шульженко удивилась. Она уже давно не исполняла эту вещь Мейтуса и Брейтигама. Она повиновалась. Спела. Молчание, только тяжелое прерывистое дыхание… Поклонилась и спросила:

— Может, еще спеть?

В ответ — только дыхание и где-то еле слышный стон. Она повернулась и направилась из палаты. И вдруг за спиной услышала:

— Кунечка!..

Шульженко вздрогнула всем телом, обернулась и быстро пошла вдоль кроватей:

— Кто? Кто это сказал?

Но в ответ молчание и тяжелые вздохи… Она выбежала из палаты. С ней случилась истерика. Еще никогда она так не плакала с той поры в июне 41-го, когда ей в поезде показалось, что она потеряла сына. Коралли и начальник госпиталя поняли это по-своему. Ей протянули стакан с прозрачной жидкостью. Она думала, что вода, поперхнулась, закашлялась (это был спирт). В этот день концертов больше не было. Спустя некоторое время в руки Клавдии Ивановны попала газета «Боевой листок». На первой странице был список награжденных солдат и офицеров Волховского фронта. В середине списка она прочитала: «Старший лейтенант Григорьев И. П. — орденом Красной Звезды (посмертно)».

Письмо из будущего:

«Уважаемая Клавдия Ивановна!

Прошло каких-нибудь двадцать девять лет после того, как случайно и просто мы встретились с Вами, но, кажется, пришло время объясниться. Вспомните жестокий 1942 год. Вы выехали на корабле из Ленинграда в летную воинскую часть для концертов. На пирсах к противоположному берегу Ладоги Вас застала бомбежка у деревни Леднево. Вы сидели в воронке, в воде, звали на помощь. К Вам на коне подъехал моряк и, услышав Ваши крики, обещал через некоторое время приехать, найти Вас и устроить обсушиться и так далее. У меня было задание командующего выяснить размеры потерь и поражений на пирсах, кораблях, организовать связь. Одним словом, срочные безотлагательные дела. Вы временно приютились в низкорослом кустарнике на пригорке: на обратном пути мы прибыли и остановились в моей деревенской „каюте“, у старых рыбаков. Попросили срочно разыскать мужа и сына, которые затерялись при бомбежке. Вскоре я их нашел и соединил Вас вместе под одной крышей. Потом Вы с удовольствием кушали уху из сига, которую я попросил хозяйку приготовить для Вашей семьи. В память осталась у меня Ваша благодарность за спасение и Ваша песня, которую в комнате Вы спели для меня. Вы еще сказали, что, если мы еще когда-нибудь встретимся, „Вы (то есть я) будете для меня самым желанным другом“. Но другие ветры повеяли в нашей жизни. Нужно было разгромить врага и начать строить новую жизнь. Я, каюсь, не мог выполнить намерение встретиться с Вами. Может быть, не хотел будить неприятных воспоминаний о бомбежке, не хотел быть назойливым. Хотя, кто знает, ведь это была наша молодость, а молодость — это великое счастье, даже под бомбежкой: Вы пели для меня. Моя старая хозяйка, стоя у двери, поджав под подбородком исхудавшие руки, выразила восхищение: „И где ж ты нашел такую голосистую красавицу?“ Я ответил: „Да вот, в воронке от бомбы, там ее и подобрал“. „Ах, ирод проклятый“. Это она уже адресовала немецким летчикам. Затем созвонился с нашими летчиками, Вас отвезли на аэродром, на концерт. В этом воздушном бою погибло, защищая нашу Дорогу жизни, пять наших летчиков. Немецкая армада, состоявшая из 42 самолетов, потеряла свыше двенадцати машин. Памяти этих пяти погибших летчиков Вы посвятили этот концерт. Ваше служение искусству мне, да и не только мне, широко известно. Ваша лира звучит по сей день. Так мы за этот небольшой в 29 лет отрезок времени и не успели поближе познакомиться, хотя я Вас отлично знаю и помню. Разрешите возместить эту несправедливость по отношению к себе со своей стороны. Я тоже служитель муз; моряк на коне, я был и до сих пор есть живописец, художник-акварелист. На открытке — одна из моих работ 1950 года. Дарю ее на память Вам. До сего дня занимаюсь творчеством, пишу портреты, пейзажи, жанр в различных техниках. Сейчас у меня влечение к акварели. Выставляюсь на многих выставках, как у нас в Советском Союзе, так и за рубежом. Одним словом, живу творчеством, дарю радость людям, как и Вы, и бесконечно рад этому. Недавно узнал, что Вам присвоено почетное звание народного артиста СССР. Страшно рад этому! Целую Вашу руку и поднимаю тост в Вашу честь! Дай бог, чтобы в жизни не было больше воронок, хотя именно там и состоялось наше знакомство. Ведь можно знакомиться в более эстетических местах. Дорогой мой ветеран! Обнимаю Вас и желаю Вам большого счастья в жизни. Ваш Гельберг Семен Аронович, мой адрес: город Рига, улица Ленина, 72, квартира 22. Сентябрь, 1971 год».

Сын Клавдии Ивановны и Владимира Филипповича Игорь Владимирович Кемпер (он носит настоящую фамилию своего отца) рассказывает, что однажды после выступления родителей они все втроем погрузились в автобус, чтобы ехать в Ленинград. Но здесь подошел офицер и сказал, что его командир просит подойти к нему маленького Гошу. Десятилетний Гоша пришел в землянку командира полка и увидел на столе уже развернутую плитку шоколада. Командир полка протянул эту плитку Гоше, и мальчик в сопровождении офицера отправился обратно к автобусу. Начался налет. Офицер молниеносно столкнул мальчика в канаву с лужей и накрыл его своим телом. Как рассказывает Игорь Владимирович, больше всего он переживал за шоколадку. А вот уберег он ее или нет — этого уже не помнит…