Петр Нечай - Звезда Егорова

Виест пожал плечами и сел на свое место в президиуме. Снова воцарилась тишина в актовом зале.

Голиан предпочел отмолчаться. С приездом Виеста он облегченно вздохнул, как будто лондонский генерал привез с собой нечто, способное изменить сложившееся на фронтах положение.

На трибуну стремительно взбежал порывистый темноволосый человек.

— А это кто? — спросил Алексей Асмолова.

— Ян Шверма, член ЦК Компартии Чехословакии. Мы вместе с ним прилетели. Светлая голова, — добавил Алексей Никитич после небольшой паузы.

— В двух километрах от города идет бой. Слышите? — Шверма поднял палец, приглашая прислушаться. — Враг угрожает столице восстания, самому восстанию. Надо не разговаривать, а действовать.

Зал насторожился. Начало речи было неожиданным.

— Я прибыл из СССР, — продолжал Шверма. — Не знаю, есть ли на свете еще народ, на долю которого выпали бы такие испытания. Эта страна пережила очень тяжкие моменты, куда тяжелее, чем вы сейчас переживаете в Банска-Бистрице. В 1941 году немецкая военная машина дошла до Москвы. Тогда Москва жила в нужде, люди днем трудились на предприятиях, получая ломоть хлеба и тарелку супа, а ночью рыли окопы, строили баррикады или ухаживали за ранеными… А здесь по улицам слоняется множество людей, которые требуют внимания к себе, не отдавая ничего для восстания.

Егоров заметил, что присутствующие смотрят на них, советских людей, отбивших натиск врага на родной дом, а теперь помогающих это сделать своим славянским братьям. Он почему-то вспомнил, как удивилась хозяйка корчмы в Горне, когда узнала, что у него двое детей и он оставил их, чтобы идти воевать за ее Словакию.

Голос Швермы зазвенел:

— В тяжкий час советские люди сохраняли порядок и дисциплину, они были едины в стремлении разбить врага и суровы. Они прогнали фашистов от стен своей столицы, вышибли их со своей земли и теперь протягивают руку помощи нам.

После Швермы выступали многие. Почти всю ночь гудели голоса в актовом зале ратуши, и только перед рассветом участники заседания совета стали разъезжаться.

Советские командиры собрались своим боевым землячеством в кабинете Асмолова.

Величко подошел к сидевшим в сторонке Егорову и Садиленко.

— Слушай, Алексей, что я тебе хочу рассказать… Прошлый раз, как только ты уехал, со стороны противника послышалась автоматная стрельба, причем стреляли явно из наших автоматов. Немцы тоже открыли огонь. Мы поняли, что к нам выходит кто-то из своих. Завязали перестрелку, отвлекая фрицев на себя, и скоро увидели группу партизан. Они несли на палатке контуженого и раненого командира. Партизаны сказали, что воюют в отряде Резуто, а раньше были у Федорова. В бою ранило и контузило их начальника штаба, Клокова, и они решили вынести его через фронт к нам, на свободную территорию. Ты знаешь таких, Резуто и Клокова?

— Еще бы не знать! Они были в роте Садиленко. — Егоров показал на Алексея Михайловича. — Куда же отправили Клокова?

— Сдали словацким медикам, а уж они, вероятно, сюда эвакуировали.

Когда стали разъезжаться и партизанские командиры, Асмолов попросил Егорова задержаться.

— Здешние руководители показали мне на тебя как на одного из самых опытных и дисциплинированных командиров, — сказал Асмолов. — Ты понимаешь, Алексей Семенович, к чему дело идет? По нашим сведениям, Хёффле готовит решительное наступление на всех участках. В открытом бою повстанцам не удержать своих позиций. Придется им уходить в горы, а нам принимать их под свою команду. Я слышал, у тебя есть база?

— Есть, на Прашивой, только проверить все недосуг. Но там надежный человек.

— Проверь, проверь. Еще подумай об организации непрерывной разведки в интересах фронта. Наши войска вот-вот двинутся в Словакию. У тебя бригада большая, и из твоих хлопцев легче набрать разведотряд, снабдить его добротной связью, дать адреса явок…

— А что, Алексей Никитич, если во главе этого отряда поставить Клокова? Разрешите поискать его?

Клокова Алексей нашел за городом, в госпитале «Слияч», оборудованном в фешенебельном курорте на берегу Грона. Корпуса из белого камня возвышались на склоне горы вдоль шоссе на Зволен над самой рекой.

Клоков сидел на каменном парапете, за которым гнала пенистые воды река. Нахохлившись и кутаясь в пальто, накинутое прямо на больничный халат, он глядел в воду, ничего вокруг не замечая.

— Так-то ты встречаешь друзей? — пробасил Егоров.

Всеволод обернулся и какое-то время растерянно смотрел на Егорова, потом перекинул ноги через парапет и соскочил на тротуар.

— Алексей Семенович!

— Ну, здравствуй, как ты тут? — обнял друга Егоров.

— Лечусь вот. Пуля-дура шкарябнула по ребрам, да еще мина добавила, — мрачно произнес Всеволод. — Откуда ты узнал, что я здесь, в госпитале?

— А мне Петр Величко сказал.

— Какой Величко? Не знаю такого.

— Напрасно. Это спаситель твой. Ваши ребята несли тебя через фронт, но попали под огонь. Он затеял бой, чтобы вас выручить.

Клоков смутился.

— Я, конечно, благодарен Величко, только ничего не помню, без памяти был. Да и отряд жаль. Как-то там Митя?

— Резуто не пропадет, — успокоил Егоров. — Впрочем, всем сейчас тяжело. Я вот тебе после госпиталя хочу предложить одну работенку…

— Какую же? — насторожился Клоков.

— Совсем для тебя новую, неиспробованную.

— Ну, не мытарь, командир, говори.

И Егоров передал Клокову разговор с Асмоловым.

Всеволод достал из кармана сигарету и молча закурил.

— Ну что, согласен? — не выдержав молчания, спросил Егоров.

— Если надо, согласен, — ответил Клоков. — Только…

— Что «только»? — забеспокоился Егоров.

— Резуто надо как-то уведомить, что ли. А то получится, что в трудный момент я бросил его.

— У тебя тоже не будет легких моментов. А Митю мы уведомим через Асмолова.

СУРОВЫЙ ОКТЯБРЬ

Хёффле спешил. Повстанческая армия и партизаны, оборонявшие железную дорогу Жилина — Попрад, прервали движение воинских эшелонов на восток, откуда началось новое наступление Красной Армии.

Шеф генерала, Гиммлер, рвал и метал, требуя в ближайшие дни покончить с восстанием. Его страшило, что части Красной Армии могут спуститься с Карпат и соединиться с повстанцами. Хёффле заверил Гиммлера, что «повстанческая армия сидит в мышеловке». Осталось захлопнуть дверцы.

Восемь хорошо вооруженных немецких дивизий ждали сигнала, чтобы ринуться на обескровленных, вымотанных боями повстанцев и партизан. Хёффле собирался согнать их, как стадо, на самое узкое пространство в долине Грона и заставить сложить оружие.