Геннадий Козлов - Грустный оптимизм счастливого поколения

В жизни всегда за рассветом следует закат. Так вышло и с дачей. В самом конце прошлого века жизнь нашей семьи претерпела крутые изменения. Дети отделились: сын уехал в США и там осел, заведя семью. Дочка жила со своей семьей, а жена, к несчастью, покинула этот мир.

Одному же ездить на дачу скучновато, да и делать ничего не хочется, поскольку нет перспектив будущего использования. Дочка сначала вроде бы пыталась летом пожить на даче с семьей, но обнаружилось, что требования к удобствам у них возросли выше традиционных для садовых участков возможностей (всё во дворе). В результате они начали строительство своей более комфортабельной и просторной дачи, так что мне ничего не оставалось, как подключиться к этому проекту. Сын, приезжая в Москву примерно раз в год, Поварово обязательно посещал, испытывая ностальгические чувства по родной земле. Сравнивая преимущества жизни там и тут, он говорил с грустью:

– Ну, у вас здесь есть Клочково.

Это звучало решающим аргументом в пользу жизни на родине.

Несколько лет я еще поддерживал поваровское хозяйство, но после очередного ограбления дома со взломом через стену решил сдаться и продать дачу, чтобы не быть свидетелем ее увядания. Покупательница оказалась совершенно вздорная и наглая до беспредела. Она переселилась на дачу еще до оформления и присвоила большую часть дачного имущества.

К такому нахальству я не был готов. Все мои вещи, как то: телевизор, кухонная утварь, велосипеды, лыжи, удочки и инструменты, пропали. Сначала я расстроился, сожалея о потерях, но потом понял, что это было продуманным решением судьбы, подводящим черту под прошедшим периодом жизни.

Часть вторая

Постижение и впечатления

Глава одиннадцатая

Медицина

На протяжении жизни у каждого из нас бывают волнующие, а иногда и незабываемые события, связанные с различного рода недугами и их исцелением. Подавляющее большинство болезней медики научились лечить терапевтическими методами, многие из которых весьма оригинальны и эффективны. Однако по уровню драматизма они сильно уступают хирургическим вмешательствам. Не случайно героями романов и фильмов, как правило, являются энергичные хирурги с засученными рукавами. Не явится исключением и наше повествование.

Мое общение с хирургами включает два периода: когда они работали надо мной и когда я сотрудничал с ними.

Первое мое знакомство с ним состоялось вскоре после поступления в аспирантуру. То ли от радости, то ли от перенапряжения в организме случился приступ, от которого сразу стало тоскливо и скучно жить. «Скорая» отвезла меня с подозрением на аппендицит в пятую городскую больницу, что расположена на Ленинском проспекте в бывшем здании богадельни, изображенной на картинке в начале главы.

В большой палате, где при царском режиме ютилось несколько старушек, теперь плотными рядами стояли кровати, на которых лежало никак не меньше десяти человек. Мой приход застал их что-то взволнованно обсуждавшими вокруг предназначенной мне койки. Подключиться к дискуссии мне не пришлось, так как, завидев пришедшую со мной медсестру, все разом смолкли и начали расходиться, оглядывая меня с какой-то настороженностью и даже состраданием.

Дело оказалось в том, что койка моя только что освободилась от предыдущего больного, павшего жертвой неравной борьбы с учебным процессом. По рассказам очевидцев, студент-практикант поставил ему капельницу, от которой бедняге стало совсем не по себе. Из последних сил он пытался убедить студента в ошибочности избранного метода, но парень оказался самолюбивым и довел предписанное лечение до конца.

Узнал я обо всем этом позже, поскольку народ в палате был деликатным и не хотел меня расстраивать раньше времени. К тому же и мое тогдашнее состояние к доверительным беседам не располагало.

Разрезать меня решили в тот же вечер. После небольшой санитарной обработки отвезли в операционную, где перегрузили в голом виде на покрытый простынкой жесткий стол. Для того чтобы я себя не видел, лицо завесили полотенцем.

От уколов, а может от холода, боль в боку постепенно прошла, но нахлынула легкая грусть, поскольку лежание на неуютном столе явно затягивалось. Наконец, когда я уже совсем окоченел и мало на что надеялся, в операционную вбежал мужчина средних лет (как оказалось, профессор), и сразу все пришло в движение.

Выяснив мой диагноз и взглянув на мою посиневшую физиономию, он стал кого-то отчитывать за то, что меня до сих пор не разрезали. Оправдывающийся молодой голос сообщил, что самостоятельно операций никогда не делал.

– Пора начинать, – приободрил его профессор и исчез.

Длилась операция около часа. Было больно, неприятно, но главным образом я переживал за начинающего хирурга. Очень не хотелось, чтобы начало пути у него сложилось неудачно по моей вине. Тут еще вспомнился случай, когда я попал к новичку в парикмахерской, и он меня так подстриг, что мастер-наставник просто пришел в ярость, а я после этого пару недель был самым заметным человеком на факультете. Потом, правда, волосы немного отросли, и удалось подстричься заново. С аппендицитом рассчитывать на это не приходилось.

Один из помощников хирурга время от времени заглядывал ко мне за занавеску и интересовался именем. Сначала я думал, что это важно для операции, и отвечал добросовестно, но когда понял, что он просто хочет удостовериться, что я еще жив, собрал последние силы и пошутил:

– Петр Первый.

Оказалось удачно. Бригада взбодрилась, и операция наконец завершилась.

В палату меня вернули около полуночи со слабыми признаками жизни. Слишком долгое отсутствие, видимо, насторожило моих соседей, во всяком случае никто не спал, но и с вопросами приставать не стали. Ночь тянулась долго, заснуть удалось только под утро перед самым обходом.

Профессорский обход в больнице – это что-то типа парада на Красной площади. В его авангарде поспешала нянечка, загоняя тряпкой грязь под кровати. За ней летела медсестра с проверкой порядка в тумбочках. После этого начиналось главное действо. В палату торжественно вваливалась целая толпа врачей в белоснежных халатах во главе с уже упоминавшимся профессором. Его сопровождали ассистент, пара ординаторов и стайка студентов, большей частью девиц. Своим присутствием они занимали все немногочисленные проходы между койками. Переход от одного больного к другому сопровождался сложными перестроениями, подобно игре в «15», где в маленькой коробочке с единственной пустой позицией требуется упорядочить квадратики по номерам.