Эльдар Рязанов - Четыре вечера с Владимиром Высоцким

Ахмадулина. Однажды Владимир Семенович пришел и совпал у нас дома с Антокольским. Павел Григорьевич много слышал о Высоцком, но никогда его не видел.

И тут совпало чудо и чудо, и я — только счастливый свидетель этого совпадения.

Высоцкий и Антокольский замечательно разговаривали друг с другом, замечательно. Павел Григорьевич, как человек много старше, хотя, впрочем, совершенный ребенок, иногда капризно, а иногда нежно и влюбленно спрашивал у Высоцкого о том или о другом. И с необыкновенной нежностью, совершенной распростертостью уважения перед старшим поэтом Высоцкий отвечал Антокольскому.

И, конечно, они поехали на улицу Щукина, где Павел Григорьевич жил. Совершенно обольщенный и очарованный Антокольский хотел подарить все, что у него было. Свои книги, вообще, что было.

А уже потом матушка Владимира Семеновича Нина Максимовна спрашивала: «Почему в этот день осталось от Антокольского столько подарков Высоцкому? Они все подписаны».

Вознесенский. Помню, как я приходил в издательство «Советский писатель», принес томик его стихов.

И на уровне редактора это удалось принять, на уровне редактора отдела поэзии. Он понимал в стихах. Вот, а дальше все застопорилось. Но, слава Богу, хоть сейчас выходит. У него мечта была… Понимаете, Театр на Таганке это не просто театр — там пишут прозу, пишут стихи. Вот он был поэт, он истинный был поэт. И ему хотелось и в Союз писателей вступить. Он приходил ко мне, к Межирову, мы как-то хотели это все устроить, но, увы, не получилось!

АХМАДУЛИНА. То литературное непризнание, с которым он сталкивался, я могу удостоверить, оно было для него раной, печалью. О прошедшем времени что сожалеть, тем более что несомненно Высоцкий преуспел в исполнении своего художественного дела как никто другой!

Окуджава. Володя Высоцкий — личность яркая в нашем искусстве, самобытная, непохожая на остальных. Он просто такой инструмент, созданный для того, чтобы громко выкрикнуть наши радости, наши горести, печали.

У него была, с одной стороны, счастливая судьба, потому что он крикнул — и тут же его заметили, стали заслушиваться, оценили. С другой стороны, горестная судьба поэта, который был непохож на привычное, от которого немного шарахались, и удивлялись, и не могли понять, а потому сразу признать.

Теперь мы спохватились, поздно, конечно, ну хоть поздно… Выпускаем книги, диски, говорим о нем, спорим, размышляем.

Рязанов. Здесь можно вспомнить стихотворение Булата Окуджавы о поэтах.

Поэтов травили, ловилина слове, им сети плели;куражась, корнали им крылья,бывало, и к стенке вели.Наверное, от сотворенья,от самой седой стариныони как козлы отпущеньяв скрижалях земных учтены.В почете, и всё ж на учете,и признанны, но до поры…Вот вы с ними рядом живете,а были вы с ними добры?В трагическом их государствеслучалось и празднествам быть,и все же бунтарство с мытарствомпопробуй от них отделить.Им разные тракты клубили,но все ж в переделке любойглядели они голубымиза свой горизонт голубой.И слова рожденного сладостьбыла им превыше, чем злость.А празднества — это лишь слабостьминутная. Так повелось.Я вовсе их не прославляю.Я радуюсь, что они есть.О, как им смешны, представляю,посмертные тосты в их честь.

Высоцкий. Я, когда начинал писать, никогда не рассчитывал на большую аудиторию. Не думал, что у меня в будущем будут какие-то залы, стадионы — здесь и за рубежом. Я никогда этого не предполагал, думал, что это будет написано и спето для маленькой компании моих близких друзей. Компания была хорошая. Это началось лет пятнадцать тому назад. Мы жили в одной квартире у режиссера «Мосфильма» Льва Кочаряна. Там были люди, которых вы знаете. Это Вася Шукшин, которого больше нет, сам Лева, который тоже умер, замечательный человек, который любил жизнь невероятно. Там был Андрюша Тарковский, там был такой писатель Артур Макаров. И вот для них я пел эти песни, и первый раз Лева Кочарян, мой друг, вдруг сказал: «Подожди одну минуту» — и нажал на кнопку магнитофона. Так случилось, что первый раз это было записано на магнитофон. Но никто не обратил на это внимания, ни один человек не думал, что из этого получится дальше. Но случилось так, что кто-то это услышал, захотел переписать. И началось вот такое, ну, что ли, триумфальное шествие этих пленок повсюду, по всему Союзу.

Потом стал выступать в институтах, в школах, перед студентами. И кто-то всегда держал на первом ряду микрофон, который мне мешал, щелкал, друг у друга спрашивали: у тебя готово, у тебя кончилось, не кончилось… И это все распространялось и десятки раз переписывалось. Так что иногда невозможно разобрать — это мои слова, не мои. Поэтому было очень много подделок, стали появляться люди, которые подделывались под меня и пели. Лишь бы таким хрипатым голосом, тогда, значит, под Высоцкого. Я со своим голосом ничего не делаю, потому что у меня голос всегда был такой.

ИНСТРУКЦИЯ ПЕРЕД ПОЕЗДКОЙ ЗА РУБЕЖ, ИЛИ ПОЛЧАСА В МЕСТКОМЕ

Я вчера закончил ковку—Я два плана залудил —И в загранкомандировкуОт завода угодил.Копоть, сажу смыл под душем,Съел холодного язяИ инструктора послушал,Что там можно, что нельзя.Там, у них, пока что лучше бытово.Так чтоб я не отчубучил не того,Он мне дал прочесть брошюру — как наказ,Чтоб не вздумал жить там сдуру как у нас.Говорил со мной, как с братом,Про коварный зарубеж —Про поездку к демократамВ польский город Будапешт:«Там у них уклад особый —Нам так сразу не понять.Ты уж их, браток, попробуйХоть немного уважать.Будут с водкою дебаты — отвечай:«Нет, ребяты-демократы, — только чай!»От подарков их сурово отвернись:У самих добра такого — завались.Он сказал: «Живя в комфорте —Экономь, но не дури.И гляди не выкинь фортель —С сухомятки не помри!В этом чешском БудапештеУж такие времена —Может, скажут «пейте-ешьте»,Ну, а может, — ни хрена».Ох, я в Венгрии на рынок похожу,На немецких на румынок погляжу!Демократки, уверяли кореши,Не берут с советских граждан ни гроша.«Буржуазная заразаВсе же ходит по пятам.Опасайся пуще глазаТы внебрачных связей там.Там шпионки с крепким телом.Ты их в дверь — они в окно!Говори, что с этим деломМы покончили давно.Могут действовать они не прямиком:Шасть в купе — и притворится мужиком,А сама — наложит толу под корсет.Проверяй, какого пола твой сосед!»Тут давай его пытать я,Опасаюсь — маху дам:«Как проверить— лезть под платье?Так схлопочешь по мордам…»Но инструктор — парень дока,Деловой — попробуй срежь!И опять пошла морока Про коварный зарубеж…Популярно объясняю для невежд:Я к болгарам уезжаю — в Будапешт.Если темы там возникнут — сразу снять.Бить нельзя их, а не вникнут — разъяснять!Я ж по-ихнему — ни слова —Ни в дугу и ни в тую!Молот мне — так я любого В своего перекую.Но ведь я не агитатор —Я потомственный кузнец.Я к полякам в Улан-Батор Не поеду наконец!Сплю с женой, а мне не спится: «Дусь, а Дусь!Может, я без заграницы обойдусь?Я ж не ихнего замеса — я сбегу.Я на ихнем — ни бельмеса, ни гу-гу!»Дуся дремлет, как ребенок,Накрутивши бигуди.Отвечает мне спросонок:«Знаешь, Коля, — не зуди.Что ты, Коля, больно робок —Я с тобою разведусь.Двадцать лет живем бок о бок—И все время: «Дусь, а Дусь!»Обещал, забыл ты, нетто, ох, хорош!.. —Что клеенку с Бангладешта привезешь.Сбереги там пару рупий, не бузи.Хоть чего — хоть черта в ступе привези».Я уснул, обняв супругу —Дусю нежную мою.Снилось мне, что я кольчугу,Щит и меч себе кую.Там у них другие мерки,Не поймешь — съедят живьем…И всё снились мне венгеркиС бородами и с ружьем,Снились Дусины клеенки цвета бежИ нахальные шпионки в Бангладеш…Поживу я, воля божья, у румын.Говорят, они с Поволжья, как и мы.Вот же женские замашки!Провожала — стала петь,Отутюжила рубашки —Любо-дорого смотреть.До свиданья, цех кузнечный,Аж до гвоздика родной,До свиданья, план мой встречный,Перевыполненный мой!Пилимы — мне спирт в аорту проникал,Я весь путь к аэропорту проикал.К трапу я, а сзади в спину будто лай:«На кого ж ты нас покинул, Николай?!»

Влади. Он все хотел делать. Он хотел ставить спектакли в театре, писал сценарии очень интересные. Писал прозу. Рассказы, маленькие новеллы.