Евграф Комаровский - Записки графа Е.Ф.Комаровского

Второе поручение было для меня гораздо затруднительнее и хлопотливее первого, которое находилось, так сказать, у меня под руками; я видел всякую лошадь, принятую моими приемщиками, которых я всех знал лично. Во второй операции, хотя вся ответственность возложена была на батальонных командиров, бригадных начальников и окружных генералов, где они находились, состоявших под моим начальством; но все я не мог быть совершенно уверен, чтобы в 22-х губерниях соблюдена была строгая справедливость и непоколебимое беспристрастие; впоследствии и открылось, что некоторые батальонные командиры за злоупотребление подверглись военному суду. Из полученных мною квитанций от генерала Кологривова было видно, что поступило в кавалерийские резервы до 40 тысяч лошадей, и по такому большому количеству оказалось не слишком много к службе неспособных, которые, впрочем, могли прийти в сие состояние и от дальнего пути, который лошади сии должны были сделать. Таким образом окончилось и второе поручение, на меня возложенное.

В декабре месяце 1814 года я с женою моею возвратился в Петербург. Государь находился тогда на конгрессе в Вене. По возвращении императора в Петербург князь Алексей Иванович Горчаков, не предварив меня, сделал о мне доклад к генерал-лейтенантскому чину, основываясь на том, что представленные мною отчеты по последней операции найдены в совершенном порядке, и что вообще вся она произведена была весьма успешно. К несчастию моему, государь был недоволен князем Горчаковым, и доклад его обо мне возвращен был с замечанием, что его величество предоставляет одному себе ценить службу своего генерал-адъютанта, а не другому кому. С небольшим через год потом, а именно 7 февраля 1816 года, вышло образование дежурства главного штаба его императорского величества; в сем образовании внутренняя стража получила название отдельного корпуса внутренней стражи, и я назначен командиром оного.

Князь Горчаков по болезни отпущен был в чужие края, и я дал ему своего адъютанта, графа Кошкуля. Князь был со мной в беспрестанной переписке. По возвращении его через несколько месяцев в Петербург болезнь его усилилась, и он скоро умер. После смерти его по некоторым подрядам провианта для армии найдены были упущения, и он предан был суду: случай весьма необыкновенный, чтобы мертвого судить; через несколько лет после он был оправдан.

30 августа 1816 года я произведен был, как сказано в приказе, за отличие по службе в генерал-лейтенанты, пробыв без двух месяцев и нескольких дней 17 лет в генерал-майорском чине. У императора Александра принято было за правило, чтобы в генеральских чинах не производить по старшинству, а за отличие; от сего столько младших в чине произведены были прежде меня. Вся моя вина была в том, что я не участвовал в военных действиях последней кампании, но по прихоти ли я сие делал? Не имел ли я важных и полезных для службы, по словам самого императора, поручений? Однажды, будучи наедине с государем, я дал почувствовать его величеству, как много я потерял по службе тем, что не находился в армии, что не могу даже участвовать в празднествах, учрежденных для воспоминания незабвенных военных подвигов нашей армии, каковы суть Лейпцигская баталия, вход в Париж и проч., и лишен права носить медаль 1812 года, которою украшены почти все, имеющие военный мундир. На сие император мне отвечал:

— Что делать; это зависит от обстоятельства, но ты себя ничем упрекнуть не можешь[82].

До 1819 года я безвыездно из Петербурга занимался устроением вверенного мне корпуса, а с сего года я начал делать инспекции.

В половине лета государь поехал в Варшаву, куда позволил и мне также прибыть. Осмотрев Псковский, Митавский, Виленский, Гродненский и Белостокский батальоны, я приехал в Варшаву прежде императора. Подал его высочеству цесаревичу рапорт о состоянии командуемого мною корпуса, чем великий князь очень был доволен. Вся польская армия собрана была в окрестностях Варшавы. Государь делал оной смотр по полкам, потом они маневрировали. Удивительно было видеть, до какого совершенства во всех своих движениях сия армия доведена была великим князем Константином Павловичем, и в такое короткое время. Сам город Варшава, по словам знавших оный прежде, много был украшен. Дворец, в виде замка, довольно обширный, стоит на утесе превысокого берега реки Вислы; вид из оного прекрасный. В большой зале оного, в медальонах, находятся портреты всех польских королей. В кабинете последнего короля Станислава видны портреты современных ему государей, как то: императрицы Екатерины, императора Иосифа II, французского короля Людовика XVI, английского Георга III, прусского Фридриха II и папы.

Лежащее на противоположном берегу реки Вислы предместье Прага, имевшее доселе значительные укрепления, находится в том же положении, как его оставил Суворов после славного своего штурма.

Варшавский двор довольно великолепен, много придворных чинов составляют оный. У государя несколько было больших столов. Я находился на званых обедах: у Зайончека, графа Замойского и других первых чинов Польского царства. Н. Н. Новосильцев давал премноголюдный бал, который удостоен был посещением государя и цесаревича. Большую часть моего времени в Варшаве я проводил у Н. Н. Веревкина, бывшего после московским комендантом; он командовал тогда гвардейскою пехотною бригадою. Н.Н. меня ознакомил со всеми варшавскими окрестностями; он был чрезвычайно гостеприимен, равно и жена его Аграфена Федоровна. Я к ним обоим сохранил чувства признательности за их ко мне приветливость и ласковый прием.

Я выехал из Варшавы на другой день после отбытия из оной императора. На возвратном пути в Петербург я осматривал: Минский, Могилевский и Витебский батальоны. С сего времени жизнь моя была единообразна. Каждое почти лето я осматривал несколько батальонов и делал по несколько тысяч верст. Всякий раз я отдавал лично государю отчет о всем, что я видел, кроме установленного по форме донесения об инспекторских смотрах. Хотя должность моя была весьма хлопотлива, но она доставила мне случай ознакомиться почти со всей Россией, не выключая и знойной Астрахани, кроме Сибири и Грузии[83]. Особливо вояж мой по всему Крыму и по южному оного берегу оставил во мне самые приятные воспоминания. Я сохранил все мои маршруты, и любопытные могут оные видеть.

1821 года, марта 16-го, скончалась сестра моя Анна Федотовна; сия потеря была для меня весьма чувствительна; она в молодости моей имела о мне самые нежные попечения и разделяла свою привязанность между всем моим семейством[84].

Я намерен здесь упомянуть о сделанном мною приобретении Охтенской суконной фабрики в 1822 году. Сопровождавшие обстоятельства при покупке сего огромного заведения, которое долженствовало или совсем меня разорить, или составить мою фортуну, были следующие: случайно ездил я осматривать сию фабрику, принадлежавшую тогда барону Ралю. Бывший на оной директор Гильо, родом из Варвье, видя, что я с любопытством входил во все подробности сего заведения, ибо я уже имел небольшую суконную фабрику в селе Городище, по окончании мною осмотра фабрики вдруг предлагает мне купить оную, говоря, что я могу приобрести ее на весьма выгодных кондициях, что дела барона Раля пришли в великое расстройство, и что жаль будет, если такое заведение, которое может быть первым в России, придет в совершенный упадок. Я ему отвечал, что не имею ни малейших средств сделать такую большую покупку. Гильо просил позволения на другой день ко мне приехать, на что я согласился; он привозит составленное им исчисление, из которого представлялись великие барыши. Я его отпустил с прежним ответом.