Объяснение в любви - Валентина Михайловна Леонтьева
Что же случилось? «Устарела по форме», — читаю я рецензию, а содержание?.. Ведь форму можно изменить! Найти в ней сегодняшнее звучание! Но люди, наши герои, зачем их менять и вообще как это можно сделать?
Быть честнее в рассказах… Мы и так всегда были честны!
Но сегодня, наверно, этого мало. Сегодня честность наша должна быть и шире и глубже.
Вот поэтому хочу вспомнить о героях трех последних передач, которые не смогли войти в книгу, ибо передачи эти вышли в эфир позже.
Сорок шестая передача с белгородской земли, город Шебекино. Передача была посвящена сорокалетию нашей Победы.
Белгородская земля! У людей, живущих на этой земле, какое-то особое чувство памяти. Судите сами. Только в одном Шебекинском районе установлено 62 памятника Воину. Мы приехали на белгородскую землю вести передачу, посвященную Дню Победы, еще и потому, что самый первый салют был дан 5 августа 1943 года в честь освобождения Белгорода и Орла. Именно этот салют был предвестником салюта нашей Победы! Белгородская земля — это и Прохоровка, и самое крупное танковое сражение, которое знала история!
В этой передаче мы в основном рассказывали о воинских подвигах людей, не родившихся здесь, не живущих здесь. Мы собрали прекрасных людей, каждый из которых приближал нашу Победу.
Герои наши жили в самых разных городах. И вот об одном из них, человеке, приехавшем из Москвы, мне и хочется рассказать. Это — Николай Васильевич Чекавинский. Человек удивительной храбрости и скромности. То, что я узнала об этом человеке, познакомившись с ним, меня потрясло.
Рассказ о Николае Васильевиче я начала, показав золотые часы, вернее то, что от них осталось. На внутренней стороне крышки надпись: «Н. В. Чекавинскому за бесстрашие и храбрость». Это был личный подарок Ворошилова. Дата: 6 января 1943 года. А через неделю, 13 января, разведчик Чекавинский совершил подвиг, который остался в истории Великой Отечественной войны.
Январь 1943 года. Волховский фронт. Полтора года Ленинград в кольце блокады. Наши войска уже начали прорывать оборону противника, но на пути прорыва было Тортолово — высота, превращенная фашистами в неприступную крепость. Десятки раз шли наши солдаты на ее взятие и каждый раз отступали, неся тяжелые потери.
И вот снова приказ командования: «Взять Тортолово во что бы то ни стало!!!» Вот здесь и проявился, и не впервые, талант Чекавинского.
Итак, 13 января 1943 года в 22 часа Чекавинский во главе свободной роты вышел на новое рискованное задание. Документы, партбилет, именные часы от маршала он сдал своему комиссару Кузьме Сидоровичу Работягову. Эта сложнейшая и опасная операция длилась всего около суток. Пользуясь темнотой, он незаметно приблизился и внезапно атаковал врага. Уже в 24 часа над неприступной крепостью взвилось Красное Знамя! Уходя на это задание, Чекавинский просил не поддерживать его артиллерией, но когда появилось Знамя, артиллерия заработала с двух сторон.
Высота была в сплошном огненном кольце, а внутри этого ада шел рукопашный бой. Чекавинский был тяжело ранен, оторвало левую руку. Санитаров не было, товарищи перетянули предплечье жгутом из проволоки, хотели отнести в укрытие, но разведчик отказался. Преодолевая нечеловеческую боль, он ни на минуту не прекращал командовать. Продолжалось это семь часов.
И только к концу дня 14 января, получив еще несколько тяжелых ранений, в бессознательном состоянии Чекавинский был вынесен с поля боя.
Врачи доложили, что состояние безнадежное — большая потеря крови.
Так Волховский фронт узнал о гибели человека, которого знали буквально все. Это был человек из легенды!
Как я жалею, что не было у меня в руках документов, рассказывающих о храбрости и отваге этого человека. Все документы в передаче читал актер, земляк Никита Глаголен. Помню только, как отозвался о нем маршал Мерецков. Он писал, что еще никогда не встречал такого бесстрашного и смелого в своей дерзости и неожиданности действий разведчика, каким был Чекавинский.
Вот так и не узнали бы мы ничего об этом человеке и, естественно, не смогли бы и рассказать о нем, если бы ни какая-то подсознательная интуиция двух молодых санитаров, которые должны были, как и положено, предать его тело земле. Не сделали они это вопреки словам врача. Что-то почувствовали живое в этом не подающем признаков жизни человеке. Смерть была написана на его челе, а сердце все-таки билось. Но услышать его могли только люди, не желающие поверить в его смерть.
Так Николай Васильевич оказался в тылу, в госпитале. Уставший от грохота войны, он тихо лечился, тихо выписался и тихо начал жить. Он никогда никому не рассказывал ни о себе, ни о своих подвигах, ни о своей смерти.
Его все похоронили, но и все помнили. Наверное, и не участвовал бы он в нашей передаче, если бы не День Победы, посвященный 20-летию. Это было в Москве, куда на праздник приехал комиссар 73-й бригады Кузьма Сидорович Работягов.
И вот его величество Случай, вот судьба! Не пришел бы он на Пушкинскую площадь отдохнуть, не сел бы на скамейку рядом с человеком, левый рукав которого был пустой… и я никогда не смогла бы познакомить зрителей с этим человеком. Они сразу узнали друг друга — через двадцать два года! И уже через час генералу Бураковскому полетела короткая телеграмма: «Чекавинский жив!» Ответ был еще короче: «Вылетаю». Вот так я и познакомилась с этим тихим, немножко застенчивым человеком, с очень грустными голубыми глазами. Он попросил меня подарить ему свою фотографию. Я это сделала.
Вернувшись в Москву, я узнала, что наши журналисты настойчиво добивались к передаче наградить его званием Героя Советского Союза. Тем более что маршал Мерецков лично подписал этот документ… Но все оказалось намного сложнее и печальнее.
Я поняла это, разговаривая по телефону с Николаем Васильевичем, и была потрясена. Как я корю сейчас себя за то, что сразу не почувствовала безысходного одиночества этого человека. Одиночество и где-то внутри затаенная обида.
— Не надо хлопотать обо мне. Это бесполезно. Вот помру второй раз, может быть, дадут…
— Но почему же! Это же несправедливо! — только и успела я вставить и тут же услышала в трубке голос усталого, ничего не ждущего, потерявшего веру в справедливость человека:
— Наверное, берегут честь мундиров. А то как бы чего не вышло!
Я долго думала об этом человеке, так и не зайдя к нему в гости. Не поняла я сразу, не почувствовала, что он так нуждался в людях… Да, это тебе не солдаты-санитары — они оказались более тонкими, не очерствели в своей «похоронной службе». А я не почувствовала. Я думала, как
