Андреа Питцер - Тайная история Владимира Набокова

Сотрудники ФБР, возглавляемого Дж. Эдгаром Гувером, с первых дней войны собирали информацию и составляли досье на подозрительных иностранцев. Иммиграционная служба, недавно отданная под начало Министерства юстиции, охотно сотрудничала с бюро, наблюдая за беженцами. На некоторых заводили личные дела и вносили туда записи о месте проживания на случай, если в будущем этих людей придется разыскивать.

Юнгханс, успевший поработать как в коммунистическом, так и в нацистском кинематографе, заставил фэбээровцев насторожиться. Дальше иммиграционного центра на острове Эллис его не пустили. Новым американским домом стали для него общежитие и столовая, отведенные для людей, ожидавших депортации: политических радикалов, преступников и таких же потенциальных шпионов, как и он сам. Приехавшая через три недели Соня ничем не могла ему помочь: уже был выписан приказ о депортации Юнгханса. Осталось только подать апелляцию в надежде, что иммиграционная служба пересмотрит его дело.

Соня обратилась за помощью к профессору-эмигранту, знакомому по Берлину. И – о чудо! – через четыре месяца после задержания Юнгхансу позволили покинуть остров Эллис под залог в пятьсот долларов. Официально он был свободен, но власти о нем не забывали.

Соня преподавала французский и немецкий в Международной языковой школе на Мэдисон-авеню рядом с 42-й улицей и нашла жилье всего в нескольких кварталах от Владимира и Веры. Вряд ли это соседство обрадовало Набоковых, хотя, возможно, им не пришлось сталкиваться на улице лицом к лицу. Вскоре после освобождения Юнгханса Набоковы наконец уехали в Калифорнию.

Не успела Вера уйти из полюбившейся ей Free French Newspaper, как свято место занял Юнгханс. Он писал тексты для информационного агентства France Forever и сценарии для пропагандистской радиостанции WRUL, которая транслировала антинацистские и антивишистские передачи на территорию оккупированной Франции: Юнгханс занялся пропагандой уже в четвертой по счету стране. Он пробовал читать антинацистские лекции, писал об угрозе немецких подлодок, а в узком кругу хвастал знакомствами с Гитлером и Геббельсом. Но как режиссера его по-настоящему влекло лишь одно место – Голливуд.

Набоковы добрались до западного побережья всего на несколько месяцев раньше Сони и Карла. В мае 1941 года, через год после прибытия в Америку, Вера, Владимир и Митя отправились в путешествие по Соединенным Штатам на новеньком «понтиаке» одной из учениц Набокова – дорогу до Стэнфорда университет не оплачивал. Весной Набоков прочел цикл лекций в колледже Уэлсли и за несколько дней до отъезда узнал, что руководство планирует с осени подписать с ним годовой контракт. Теперь, когда растущие счета уже не так волновали Набоковых, они могли смело отправляться в путешествие. Семья три недели колесила по стране, делая остановки для чтения, прогулок и нескончаемой охоты за бабочками для коллекции.

Набоковым открывались просторы Теннесси, Арканзаса, Техаса, Нью-Мексико и Аризоны. Это путешествие от побережья до побережья походило на увлекательный урок американской географии и социологии: семья была в восторге. Однако в новом мире они по-прежнему оставались беженцами. Как-то раз парикмахер спросил Митю, где тот живет. Мальчик ответил, что у них нет дома, а живет он в «маленьких домиках у дороги».

Летом 1941 года пропасть между новой жизнью Набоковых и людьми, оставшимися в Европе, сделалась глубже разделявшего их океана. За несколько месяцев до этого Владимир писал сестрам Маринел в Париж, насколько ему сложно совмещать две реальности: одну, в которой он лежит на цветочном лугу в Америке «на вершине роскоши, точно в какой-нибудь примитивной мечте миллионера», и другую, где близким по-прежнему грозит опасность.

Вторая реальность омрачала первую, и ожидать просветления тут не приходилось. Мир пребывал в шоке от того, что стало с Европой, от позора Франции, капитулировавшей в Компьене, что в семидесяти километрах от Парижа. В конце Первой мировой войны в этом городе было подписано перемирие с Германией; к 1941 году здесь уже открыли концлагерь.

За годы, прожитые во Франции, Набоков не проникся любовью к тамошним бюрократам и позднее (в «Убедительном доказательстве») не проводил особого различия между французскими и немецкими «полицейскими и чинушами с крысиными усиками». Конечно, у него были свои счеты с таможенниками и свои визовые кошмары, но эту субъективную, личную антипатию к чиновникам, для которых нет ничего важнее правильной бумажки, вполне подкрепили дальнейшие события.

С началом оккупации многие французские полицейские радостно бросились преследовать иностранцев, в особенности еврейского происхождения. Вишистское правительство сотрудничало с немцами, ограничивая права евреев. Чиновники отмечали, что в некоторых случаях вишистские законы бывали даже суровее нацистских. В 1941 году правительство постановило, что там, где французское законодательство расходится с немецким, нужно применять французские нормы. На практике же из двух законов часто применялся более жесткий. Если бы Набоковы не уехали вовремя за океан, скорее всего не только Веру, но и Дмитрия Набокова признали бы евреями – со всеми вытекающими роковыми последствиями.

Антисемитские мероприятия во Франции начались с регистраций и переписей, следом пошли аресты и задержания. Большую часть евреев отправляли в концлагерь, под который нацисты недавно приспособили комплекс жилых зданий на парижской окраине Дранси. Начатый до войны проект строительства дешевого жилья еще не завершился, когда немцы конфисковали постройки, и потому во многих квартирах не работали ни водопровод, ни канализация.

Летом 1941-го французские офицеры, сотрудничавшие с нацистскими оккупантами, прочесали 11-й округ Парижа, хватая иностранных граждан-евреев мужского пола не младше восемнадцати и не старше пятидесяти. Если в семье имелся подходящий мужчина, но его не могли найти, забирали кого-нибудь другого. Людей тысячами грузили в автобусы и увозили в Дранси. Со временем за мужчинами последовали женщины и дети. Среди тех, кто попал под первую волну арестов, оказались бывший муж Сони Слоним Макс Берльштайн и литературный покровитель Набокова Илья Фондаминский.

Набоковы прибыли в Пало-Альто 14 июня, за десять дней до начала занятий. Они поселились в опрятном домике, похожем на средиземноморскую виллу, через дорогу от Стэнфордского кампуса. Владимир занялся подготовкой лекций по современной русской литературе и художественному слову.

Еще до начала занятий Набоковы узнали, что Германия, нарушив пакт о ненападении, вторглась в Советский Союз. Атака была внезапной и беспощадной. Владимира, не питавшего иллюзий по поводу прочности союза между Гитлером и Сталиным, переход к открытой конфронтации все-таки взбудоражил. Он страстно желал, чтобы Британия чудесным образом выиграла войну на обоих фронтах, разгромив сначала Гитлера, а потом Сталина. В его фантазиях оба диктатора влачили жалкую жизнь изгнанников в трех сотнях километров от побережья Джакарты, на заброшенном острове Рождества.