На литературных перекрестках - Николай Иванович Анов
— Довольно, Курманбек! Мы верим, что ты можешь спеть сто одну песню! Довольно! Не мучай себя!
На этом кончился концерт, слушатели разошлись. На другой день Алишер повел меня к врачу. Тот осмотрел мое горло и схватился за голову:
— Вы сорвали свой голос, Курманбек! Так петь, как вы нам пели, теперь вы не сможете! К тому же придется вам долго лечить ваше горло.
Деньги, собранные с концерта, жадные люди растратили. В Чимкенте не воздвигли памятник Гани Муратбаеву. Тогда я действительно и потерял голос. Доктор был прав… Петь так, как я пел, я уже не смог. Пришлось перейти на режиссерскую работу.
Вот что рассказал мне летом 1945 года художественный руководитель Театра оперы и балета им. Абая знаменитый артист Курманбек Джандарбеков.
А спустя почти двадцать лет он позвонил мне по телефону. Мы встречались с ним редко, и я не сразу узнал его голос.
— Джандарбеков говорит! Курманбек! Здравствуй, ты «Казахстанскую правду» читаешь?
— Читаю.
— Помнишь, я тебе рассказывал про концерт в Чимкенте? Собирал деньги на постройку памятника, но ничего не получилось. Бюрократы помешали.
— Конечно, помню, Курманбек!
— Сейчас в Чимкенте открыли памятник Гани Муратбаеву. В «Казахстанской правде» напечатано. Прочитай! Обязательно! — В голосе Курманбека слышалась радость.
А совсем недавно, в августе нынешнего года, в Москве состоялось открытие памятника Гани Муратбаеву. Вот как оно проходило.
На Ваганьковском кладбище, где в 1925 году был похоронен Гани, собрались представители молодежи всех союзных республик, Москвы, Ленинграда, ветераны партии и комсомола. Среди присутствующих находились первый секретарь ЦК ВЛКСМ Е. Тяжельников и первый секретарь ЦК ЛКСМ Казахстана З. Камалиденов. После траурных речей они подошли к памятнику и перерезали алую ленту. Покрывало упало, и перед глазами собравшихся предстал Гани, высеченный в граните. На постаменте надпись:
«Ответственный секретарь ЦК КСМ Туркестана, член исполкома КИМ. 1902—1925 гг. От комсомольцев и молодежи Казахстана».
Бахитжан Муратбаева — вдова Гани — не сводила глаз с памятника. Сорок восемь лет назад она похоронила вот здесь, на этом кладбище, своего Гани. Прошло почти полвека, но Бахитжан знала, что Гани будет жить вечно, народ никогда его не забудет!..
Это хорошо знал и Курманбек Джандарбеков.
ОТ «МАЛКАМБАЯ» ДО ШЕКСПИРА
Когда казахское правительство перенесло столицу республики из Оренбурга в Кзыл-Орду, тогда же Наркомпрос решил создать Государственный национальный театр драмы.
После Октябрьской революции появились кружки художественной самодеятельности, в которых талантливая молодежь, соприкасаясь с постановками татарских и русских любителей, пробовала свои силы. Вести об удачных выступлениях казахских певцов на ярмарках разносились далеко по степи. Большую роль сыграла деятельность Затаевича, записывавшего казахские песни. Благодаря ему пастух Амре Кашаубаев попал на этнографический концерт в Париж, где завоевал громкую славу.
Талантливых казахских артистов для будущего театра искали везде, печатали персональные приглашения в газетах, разыскивали через отделы народного образования.
Они приезжали в Кзыл-Орду, где их с нетерпением ожидал нарком просвещения. Но расчеты оказались не совсем точными, людей приехало меньше, чем предполагалось. Это задержало намеченное на осень открытие театра, он открылся только 13 января 1926 года.
В первую труппу вошли: только что возвратившийся из Парижа певец Амре Кашаубаев, его друг акын Иса Байзаков, бывший легковой извозчик Калибек Куанышбаев, работник уголовного розыска Серке Кожамкулов, студенты Елюбай Умурзаков и Капан Бадыров, мугалим Курманбек Джандарбеков.
Так родился Казахский государственный национальный театр драмы. Название нарком придумал пышное, но реквизит был крайне скудный — одна юрта, один окованный блестящей жестью сундук, четыре камчи, пять пар поношенных сапог. Для первого представления выбрали лучшую пьесу того времени — «Енлик — Кебек», о казахских Ромео и Джульетте.
Сын Абая Магавья написал поэму по мотивам народной легенды «Енлик — Кебек». Ее старательно переписывали аульные грамотеи.
Первый вариант пьесы «Енлик — Кебек», написанный еще студентом учительской семинарии Мухтаром Ауэзовым, был поставлен в день открытия театра.
Постановщиком спектакля был Серке Кожамкулов, В первом акте он играл отца Енлик — Ахана, а в четвертом и пятом — Еспембета. Елюбай Умурзаков совмещал две роли: старика-кудесника Абаза и молодого пастуха кюйши. Калибек Куанышбаев первоначально играл небольшую роль старейшего бия Караменде, но затем стал исполнять и роль Кебека.
Что можно сказать об этой премьере, когда артист играл две роли в одном спектакле, переодеваясь и перегримировываясь с пожарной скоростью, чтобы успеть вовремя выйти на сцену?
Она мало чем отличалась от постановок художественной самодеятельности.
Летом того же года в гастрольную поездку театр повез пьесу Ержана Ердонаева «Малкамбай». Батрак Малкамбай, человек хотя неученый, но находчивый, борется с хозяином-баем тонкой издевкой. Он устраивает побег хозяйской дочки с бедняком пастухом. «Все равно она за меня не выйдет, — прикидывает Малкамбай, — так пусть лучше достанется бедняку, а не богачу».
Большой и сложный путь пришлось пройти Казахскому драматическому театру. Он рос, окруженный вниманием и заботой партии, правительства и всей общественности республики.
Совершенствовался талант артистов, появилась целая плеяда талантливых драматургов. Вырос и театральный зритель — количественно и качественно. С каждым годом высшая школа выпускала новые кадры советской интеллигенции — будущих друзей театра. Спектакли, как правило, шли с аншлагами.
В связи с десятилетним юбилеем Казахский государственный драматический театр был переименован в Казахский государственный академический театр.
В сорок пятом году, приехав в Алма-Ату, я в тот же день попал в казахский театр. Шел шекспировский спектакль «Укрощение строптивой». Его поставили в годы Великой Отечественной войны опытные мастера, ученики Станиславского — О. Пыжова и В. Бибиков. Спектакль был поставлен с тонким мастерством. Он проходил в радостных тонах, заражая зрителя бодростью. Даже в мелких деталях постановки чувствовалась большая театральная культура крепко спаянного коллектива талантливых актеров.
Я сидел в заднем ряду зрительного зала и следил за игрой своих друзей. В образах, созданных казахскими актерами, чувствовался национальный характер. Это были не просто шекспировские герои. Закономерно ощущался национальный колорит в игре моего старого друга Серке, исполнявшего роль странствующего педагога Педанта. Он был замечателен во всех эпизодах, жил на сцене яркой, убедительной жизнью.
Сейчас мне трудно найти
