Джаннетт Уоллс - Замок из стекла
IV
Нью-Йорк
Нью-Йорк я увидела в сумерки. Вдалеке, за горами поднимались небоскребы. Дорога пошла вверх, и на другой стороне реки виднелся остров, застроенный небоскребами, окна которых горели в лучах заходящего солнца.
Сердце начало часто биться, а ладони стали влажными. Я встала, прошла в малюсенький туалет в конце салона автобуса и умылась над небольшой железной раковиной. Я внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале и подумала о том, какое впечатление произведу на жителей Нью-Йорка. Увидят ли они во мне долговязую, провинциальную девушку из Аппалачей с острыми локтями, большими коленями и огромными зубами? Много лет папа повторял мне, что я наделена внутренней красотой. Большинство людей не замечают этой внутренней красоты. Мне самой было сложно ее увидеть, но папа говорил, что именно она создает облик. Я надеялась, что жители Нью-Йорка увидят во мне то, что видел папа.
Автобус прибыл, я взяла свой чемодан и вошла в здание станции. Вокруг меня сновали толпы людей, и я чувствовала себя словно камень, который омывают быстрые воды реки. Неожиданно я услышала, что кто-то зовет меня по имени. Это был бледный парень в очках с такими толстыми линзами, что его глаза казались маленькими точками. Его звали Эван, и он сказал мне, что он Лорин приятель. Сестра была на работе и попросила его меня встретить. Эван предложил донести мой чемодан и вывел меня на шумную улицу. На переходе стояла толпа народа, проезжая часть была забита машинами, и в воздухе летали обрывки бумаги. Я шла следом за Эваном.
Мы прошли до следующего пересечения улиц, и Эван поставил мой чемодан на землю. «Тяжелый, – пожаловался он. – Кто у тебя там?»
«Моя коллекция угля».
Он смерил меня непонимающим взглядом.
«Шучу», – сказала я и ударила его в плечо. Эван не понял моей шутки, и это было хорошим знаком. Значит, не все жители Нью-Йорка были такими остроумными и интеллектуальными, как многие могли предположить.
Я подняла чемодан. Эван больше не настаивал на том, чтобы помочь мне его нести. Более того, мне показалось, он обрадовался, что избавился от него. Мы прошли до следующего перекрестка.
«В Западной Виргинии живут девушки крепкие, как гвозди», – заметил он.
«Это точно», – ответила я.
Эван довел меня до немецкого ресторана под названием Zum-Zum. Лори выносила в каждой руке по четыре больших пивных бокала из-за стойки бара. Ее волосы были собраны в два больших пучка, и говорила она с немецким акцентом, потому что, как объяснила мне позже, за это давали хорошие чаевые. «О, дас ист майнер сестер-швестер! – воскликнула Лори. Она подняла вверх бокалы с пивом: – Velkomen в Нью-Йоркен!»
Я ни слова не знала по-немецки, поэтому воскликнула: «Граци!»
Посетители ресторана рассмеялись. Лори была занята на работе, а я пошла гулять. Несколько раз я терялась, и мне приходилось спрашивать людей, как мне пройти к определенному месту. Меня неоднократно предупреждали о том, что жители Нью-Йорка очень грубые. В тот день я поняла, что отчасти это соответствует действительности. Когда я пыталась остановить людей на улице, многие из них не останавливаясь, продолжая идти по своим делам. Они даже не смотрели на меня. Правда, когда они понимали, что мне не нужны их деньги, их отношение менялось. Они смотрели прямо в глаза и давали точные указания о том, как попасть к Эмпайр-стейт-билдинг. Некоторые из них даже рисовали мне схему, как пройти. Я сделала вывод, что жители Нью-Йорка просто делают вид, будто они недружелюбные.
После окончания Лориной смены мы поехали на метро в Гринвич-Виллидж и пришли в женский отель под названием Evangeline, где она жила. В мою первую ночь в Нью-Йорке я проснулась в три часа и увидела, что небо над городом ярко-оранжевого цвета. Я думала, что где-то пожар, но Лори объяснила – это смог над городом отражает свет фонарей, домов и машин. Она сказала, что ночью здесь небо всегда такого цвета. В Нью-Йорке не видно звезд. «Но ведь Венера не звезда, – подумала я. – Возможно, я смогу ее увидеть».
На следующий день я нашла работу в забегаловке на 14-й улице, в которой продавали гамбургеры. После вычета налогов и социальных отчислений зарплата составляла 80 долларов в неделю. Я много думала о том, как сложится моя жизнь в Нью-Йорке, но даже не подозревала, что в городе так много возможностей. Мне нравилась работа, хотя не очень радовала смешная красно-желтая униформа. Мне даже нравился ажиотаж, который происходил во время наплыва покупателей в обеденный перерыв. Кассиры выкрикивали заказы в микрофон, сотрудники на конвейере переворачивали жарящиеся гамбургеры, все метались между автоматами с напитками и тем местом, где разогревали картошку фри, и менеджер всегда помогал тем, кто не справлялся от обилия заказов. Сотрудники заведения ели с 20 %-ной скидкой, и первые недели работы я неизменно брала на обед чизбургер и шоколадный шейк.
В середине лета Лори нашла квартиру в южном Бронксе, которую мы могли себе позволить. Это было здание желтого цвета в стиле ар-деко. В свое время оно было респектабельным местом, но сейчас стены здания «украшало» граффити, а разбитое зеркало на первом этаже было склеено скотчем. Тем не менее, как выразилась бы мама, у здания были хорошие кости.
Наша квартира была больше и намного красивее дома на Литтл Хобарт Стрит. Блестящий паркет был сделан из дуба. Здесь были прихожая и гостиная, где я спала, и еще спальня Лори. В квартире имелась кухня с работающим холодильником и газовой плитой, огонь которой не надо было поджигать спичкой. В центре плиты всегда горел огонек, и конфорка сама зажигалась, как только включали газ. Моим любимым местом в квартире была ванная комната с черно-белой плиткой на полу, унитазом, который громко спускался, огромной ванной, в которую можно было лечь во весь рост, и горячей водой, которая никогда не кончалась.
Меня совершенно не волновало то, что наш дом был расположен не в самом лучшем районе. Мы всегда жили в таких районах. Здесь было много пуэрториканцев. Пуэрториканские ребята тусовались на улице и около входа в метро, слушали музыку, танцевали, сидели в брошенных автомобилях, а также у мест, где продавали сигареты поштучно. Все советовали, чтобы я немедленно отдавала деньги при любой попытке меня ограбить. Они говорили, что не стоит рисковать жизнью. Но мне совершенно не улыбалась перспектива отдать честные и с трудом заработанные деньги, и к тому же я не хотела, чтобы обо мне сложилась репутация человека, которого легко ограбить, поэтому я всегда сопротивлялась. Однажды, когда я садилась в вагон метро, кто-то схватил мою сумочку, но я с силой ее дернула, и ремешок, на которой она держалась, порвался. Грабитель упал на перрон, так ничего и не получив, и через окно отъезжающего поезда я победно помахала ему рукой.
Той осенью Лори нашла для меня государственную школу, где обязательное посещение занятий было заменено на стажировку, которую ученики проходили в выбранных ими компаниях. Одним из мест моей стажировки была еженедельная газета Phoenix. Ее редакция находилась в центре Бруклина, в подвале на Атлантик-авеню, рядом со старой фабрикой по производству средства от запора Ex-Lax. Владельцем, издателем и главным редактором был человек по имени Майк Армстронг. Он так любил свою газету, что ради нее умудрился пять раз заложить собственный дом. В редакции использовали только старинные пишущие машинки Underwood с пожелтевшими от времени клавишами и изношенными донельзя лентами. На моей машинке не было клавиши с буквой E, и вместо нее я использовала клавишу @. У нас не было писчей бумаги, и мы писали на оборотной стороне пресс-релизов, которые выуживали из мусорных корзин. Раз в месяц зарплатный чек кого-нибудь из сотрудников банк не пропускал по причине овердрафта зарплатного счета. Репортеры периодически увольнялись.
Однажды для прохождения интервью для приема на работу к нам пришла выпускница факультета журналистики. Во время интервью по ее ноге пробежала мышь, отчего девушка завизжала и мгновенно ретировалась из здания. В тот день проходило собрание правления метрополитена, и в газете не было репортера, которого можно было бы отправить на это задание. После того как нервная соискательница отбыла, мистер Армстронг посмотрел на меня и сказал: «Если ты перестанешь называть меня мистером Армстронгом и будешь говорить «Майк», я предложу тебе работу репортера».
Мне только что исполнилось восемнадцать лет. На следующий день я уволилась из забегаловки по продаже гамбургеров и стала репортером в газете Phoenix.
Это были счастливые годы. Я работала 90 часов в неделю, мой телефон звонил без умолку, я всегда бежала на интервью, поглядывая на часы Rolex, которые купила за десять долларов, чтобы не опаздывать, а после интервью бежала в редакцию – писать материал. Когда наборщик уволился, я сидела в редакции до четырех утра, набирая тексты статей. Я зарабатывала 125 долларов в неделю. Если, конечно, банк пропускал чек.
