Виктор Корчной - Антишахматы. Записки злодея. Возвращение невозвращенца

Появилась возможность пропагандировать советский образ жизни уже не от случая к случаю, а глобально, так сказать, по всему фронту. Конечно, шахматы — сфера специфическая, локальная, но в идеологической борьбе нет мелочей. Всесоюзная шахматная федерация подчинена Спорткомитету СССР, Комитет же входит в епархию сектора спорта Отдела пропаганды ЦК КПСС.

Задачи советских шахматистов были определены четко. Во-первых, завоевать шахматный Олимп. Во-вторых, стать законодателями в ФИДЕ. Нет необходимости объяснять, что обе эти задачи были взаимосвязаны. Американский гроссмейстер Сэмюэл Решевский, участник матч-турнира на первенство мира 1948 года и последующих турниров претендентов, деликатно заметил, что русские всегда играют как «одна команда». А как могло быть иначе, если на первой доске в этой команде всегда играют власти?

У экс-чемпиона мира Макса Эйве, когда он ехал на турнир в Москву, конфисковали в Бресте тетради с шахматными записями. Таможенники, видите ли, вообразили, что это шифр. По просьбе Михаила Ботвинника тетради потом вернули (Эйве был растроган и сердечно благодарил), но копии записей каким-то образом попали к советским гроссмейстерам. Власти провели свою партию в отличном стиле...

Казалось, все шло по плану. Чемпионский титул советские шахматисты завоевали, влияние их в шахматном мире стало весьма значительным, даже определяющим. И тем не менее было в системе слабое звено, деталь, которая внушала сомнения: облик чемпионов. Да, конечно, это были советские люди. И все-таки не то, типичное не то. Шахматному юноше, спрашивающему «делать жизнь с кого?», язык не поворачивался ответить четко и определенно: «Делай с Ботвинника, Таля, Петросяна, Спасского».

Ботвинник, хоть и основоположник, был Михаил Моисеевич, явный еврей. Таль, во внешности которого хитроумные корреспонденты обнаружили нечто индийское, тоже был, увы, еврей, к тому же человек несолидный, богема, анекдотчик. И Петросян не вполне свой, а для представительства за рубежом и вовсе малоподходящий: не речистый, прозаический, играет сухо, скучновато. Объявить, что именно таков советский шахматный стиль, было никак невозможно.

Люди, далекие от шахмат и политики, возлагали надежды на Спасского. И напрасно. Борис Васильевич в высшей степени независимый и смелый человек. Вот несколько фраз из его публичных выступлений. «У Кереса, как и у его родины Эстонии,— трагическая судьба». «Впрочем, и американский слесарь зарабатывает в десять раз больше советского». «Какому-нибудь мелкому чиновнику я отвечать не стану, а вам скажу...»

(кстати, «мелкому чиновнику» относилось к персоне весьма именитой — заведующему сектором ЦК КПСС Бойкову).

Борис Спасский постоянно ходил по лезвию ножа, и выручу ли его, по-видимому, лишь высокопоставленные поклонники ценившие его талант и уважавшие его как человека. Кульминацией неподобающего поведения Спасского был его проигрыш на первенство мира Роберту Фишеру. Впрочем, главное — даже не сам проигрыш. Спасский не позволил включить в состав делегации спецов из КГБ и отказался, несмотря на приказы из Москвы, сорвать матч. Более того, он сделал все чтобы судьба шахматной короны решилась за шахматной доской. Это был воистину матч века: играли не только величайшие шахматисты, но и крупные личности. Фишер победил и стал одиннадцатым чемпионом мира.

Взглянем на эту ситуацию с позиции Москвы. Как выразился один из номенклатурных товарищей: «Мы тратим на шахматы миллионы, а получаем чемпиона мира — американца!» К тому же Фишер вовсе не был «тихим», аполитичным американцем. Он прямо говорил о советских махинациях в шахматах, начиная со сговора претендентов в Кюрасао (1962). Публично рекомендовал Соединенным Штатам не давать Советскому Союзу в кредит американскую технику и зерно. А так как Фишер стал суперзвездой, его высказывания печатались на первых страницах газет, подрывая веру в мудрость и неизбежность детанта.

Фишеру необходимо было дать по рукам. И сделать это должен был не Ботвинник, Таль или Спасский, а действительно «наш» человек. Такой человек нашелся: спрос рождает предложение.

В середине 60-х годов Анатолий Карпов был всего лишь одним из многих талантливых молодых мастеров, соперничавших за место под шахматным солнцем: за стипендии, тренеров и, конечно, заграничные поездки. Не по годам рассудительный, он быстро понял, что путь наверх зависит не только от личных успехов в турнирах, но и от влиятельных покровителей.

Обстановка благоприятствовала его планам. В те годы партийное начальство делало ставку на молодых: «старики», разгромленные Фишером, уже не годились. Карпов, с его хорошей анкетой, солидный, основательный, надежный, был именно тем человеком, на которого можно рассчитывать. Осознав это, он начал создавать себе облик примерного комсомольца-активиста: одевался в манере средней руки комсомольских вожаков — скромный костюмчик, светлая рубашка, галстук; выступал на собраниях, когда нужно, говорил то, что полагалось. Но главное, он изо всех сил налаживал полезные контакты.

В Ленинграде Карпов нашел себе тренера — «ходячую энциклопедию» Семена Фурмана; приобрел друга и наставника — умного и цепкого интригана Александра Баха (сотрудник Спорткомитета, в 1990—91 годах исполнительный директор Шахматной федерации СССР.— Ред.), который более других способствовал появлению Карпова-чемпиона; наконец, нашел «партийную любовь» — секретаря одного из ленинградских райкомов партии Анатолия Тупикина (позднее работал в аппарате ЦК КПСС, затем зампредом Всесоюзной телерадиокомпании.— Ред.). Тупикин стал председателем Шахматной федерации Ленинграда и ловко делал карьеру — в том числе и на Карпове.

Но главным достижением Карпова было знакомство, а потом и многолетняя дружба с могущественным партийным вельможей, в то время первым секретарем ЦК ВЛКСМ Евгением Тяжельниковым. Собственно, Тяжельников и сделал Карпова чемпионом мира. Помощь комсомольского вождя была многообразной, в частности, он предоставил Карпову независимость от Федерации и Спорткомитета, а затем поставил его над этими организациями. Не сыграв ни одной партии мирового чемпионата за пределами СССР, Карпов получил право на матч с Фишером.

Карпов всегда трезво оценивал свои возможности. Он знал, что не только выиграть у Фишера хотя бы одну-две партии, но и сделать с ним ничью почти невозможно. Единственный шанс состоял в том, чтобы сорвать матч. Был разработан целый репертуар трюков, которые должны были вывести из равновесия чувствительного и не привыкшего к таким методам американского чемпиона. Как говорил сам Карпов: «Этот матч нормально не закончится. Либо меня заберут в больницу (Анатолий весил тогда 48 кг и даже в конце московского матча с Корчным держался лишь на стимуляторах), либо его — в сумасшедший дом».