Глеб Голубев - Улугбек

Имя Улугбека старались предать забвению. Холм Кухак стал проклятым местом. Его снова опасливо обходили. Только совы перекликались по ночам среди развалин, быстро зараставших бурьяном.

Место астрономии снова прочно занимает изгнанная было Улугбеком астрология. Колдуны начнут вызывать дожди с помощью волшебного камня — нефрита. Астрологи обнаглеют до того, что даже попытаются предсказывать будущее по... «Звездной книге» Улугбека!

Один Али-Кушчи оставался верен своему учителю и другу. Лишенный всяких инструментов для наблюдений, запершись в полутемной худжре медресе, он продолжал научные труды и даже собрал вокруг себя несколько учеников. Ему приходилось слышать немало насмешек и прямых угроз. Однажды, когда он проходил по улице со своими учениками, его увидел Хаджа Ахрар и зловеще сказал:

— Вот идет пес с девятью щенками...

Али-Кушчи нелегко было запугать. Но ведь в его руках оставалось сокровище, которое он ценил дороже собственной жизни, — «Звездная книга». Если она погибнет, погибнут все труды Улугбека, все бессонные ночи и тысячи наблюдений пропадут впустую. Разве можно допустить это?

И Али-Кушчи решил покинуть Самарканд. Предлог был испытанный, безотказный: поездка на поклонение в Мекку. Ведь ее должен совершить каждый мусульманин, если хочет спасти свою душу и попасть в райские сады Эдема.

Он выехал из Самарканда под вечер. За мостом, поднявшись на Афросиаб, Али-Кушчи остановил своего ишака и долго смотрел на город, багровый в лучах заката, словно залитый кровью. Слезы застилали ему глаза. Здесь прошла вся его жизнь. Здесь вкусил он радости и тревоги познания — и вот теперь приходилось бросать все, уходить на чужбину и там заново начинать жизнь.

И еще одну остановку сделал Али-Кушчи, прощаясь с прошлым. Он поднялся на холм Кухак и, уже в темноте, спотыкаясь о камни, пробрался в здание обсерватории. Вспугнутые шумом, тревожно метались летучие мыши, обдавая лицо порывами сырого, затхлого воздуха. Сквозь проломы крыши ярко сверкали звезды.

— Где твоя звезда, Улугбек? — тихо спросил в темноте Али-Кушчи.

Он ехал долго. Опасаясь погони, отдыхал обычно не в людных караван-сараях, а где-нибудь в тихом дворике попутного кишлака. Ни с кем не заговаривал, на расспросы отвечал скупо и осторожно, одевался как можно беднее, чтобы не привлекать внимания лихих людей, которых немало бродило по дорогам в то смутное время. С рукописью Улугбека он не расставался ни днем, ни ночью, даже хранил ее не в переметных сумах, а на груди, под халатом.

Али-Кушчи благополучно добрался до Константинополя. Здесь он закончил обработку всех наблюдений и напечатал полностью «Звездные таблицы» с предисловием Улугбека.

Труды Улугбека не пропали. Они сохранились для науки. И вскоре их по достоинству оценил ученый мир.

«Звездной книгой» пользовались мореходы и путешественники. Ее внимательно изучали во многих обсерваториях, поражаясь полноте и точности наблюдений.

Вскоре после гибели Улугбека визирем при дворе Султан-Хуссейна, правившего после Шахруха в Герате, стал великий узбекский поэт Алишер Навои. Он приказал тщательно переписывать таблицы и распространять по всем подвластным ему землям. А о творце их Навои сказал с мудрой прозорливостью:

«Все его сородичи ушли в небытие. Кто о них вспоминает в наше время? Но он, Улугбек, протянул руку к наукам и добился многого. Перед его глазами небо стало близким и спустилось вниз.

До конца света люди всех времен будут списывать законы и правила с его законов...»

Это сказано не только мудро, но и смело. Тимур был, конечно, уверен, что его слава переживет столетия. Но вот прошло только полвека, и Алишер Навои осмеливается сказать, что все сородичи Улугбека ушли в небытие. «Кто о них вспоминает в наше время?» Все — это значит и Тимур, и Шахрух, и десятки других, жадно мечтавших о власти и славе. Неугасно сияет только звезда Улугбека, приблизившего небо к земле.

Пророчество это не преминуло оправдаться. За несколько десятилетий таблицы Улугбека обошли весь мусульманский мир. Когда в начале XVIII века индийский астроном Савой Джай Синг задумал создать у себя на родине хорошую обсерваторию, образцом он взял «звездный дворец» на холме Кухак, отмечая в своих записях:

«В мире ислама со времени покойного мученика султана Мирзы Улугбека до настоящего времени на протяжении более чем трехсот лет никто из высокославных султанов и именитых и высокостепенных людей на такое дело не обращал должного внимания...»

В обсерватории Савой Джай Синга применялись многие инструменты, изготовленные по образцам самаркандских, описанных в трактате Гийасаддина-Джемшида. Действовал тут и секстант, но, конечно, не таких исполинских размеров, как в обсерватории Улугбека. И таблицы, составленные здесь, не могли идти ни в какое сравнение со «Звездной книгой» ни по своей полноте, ни по точности наблюдений. Интересно, что эти таблицы даже точно повторяли книгу Улугбека по своей композиции: им предшествовало введение, разбитое на четыре части, и материалы в каждой главе рассматривались в том же порядке, как и в «Звездной книге».

Позднее Савой Джай Синг организовал подобные же обсерватории и в других городах Индии: в Бенаресе, Муттре, Джейпуре и Уджаине. Многие инструменты в них уцелели до наших дней и помогли исследователям представить, как была устроена обсерватория Улугбека.

Слава о самаркандском «Дворце звезд» докатилась и до Китая. Об этом сохранилось любопытное свидетельство миссионера-иезуита отца Гобиля. В начале XVII века он жил в Китае и, увлекаясь наукой, принял участие в строительстве обсерватории в Пекине. Он познакомился с трудами китайских астрономов и записал в своем дневнике:

«...Ламы и тибетские жрецы имеют древние книги по астрономии. Все, чему китайцы научились в области этой науки, пришло к ним с запада, из окрестностей Самарканда».

Тут, конечно, есть некоторое преувеличение. Отец Гобиль противоречит самому себе: ведь он же сам упоминает «древние книги по астрономии», существовавшие в Китае. Наблюдение за небесными светилами велось здесь уже очень давно — за тысячи лет до нашей эры. Но и в этой стране древнейшей высокой культуры труды Улугбека открыли астрономам, как видим, немало нового.