Юрий Сушко - Подруги Высоцкого

«Родина электричества» появилась на свет божий уже к 70-летию Великой революции.

Шепитько удавалось, несмотря ни на что, хранить оптимизм и веру: «Мой крестный путь облегчался тем, что я никогда не писала двух заявок сразу». Верный друг Леня Гуревич как-то рассказал ей о сюжете, который предложил новой Экспериментальной студии молодой сценарист Вадим Трунин. Заявка была замечательно проста: четверо фронтовиков встречаются на похоронах своего бывшего командира, потом весь день пытаются выпить, посидеть, помянуть. И выясняется, что они утратили тот общий язык, те общие нравственные критерии и ценности, которые были у них, когда они были солдатами…

В какой-то степени это могло бы стать продолжением нравственной линии и душевных тревог героев «Крыльев». Лариса загорелась идеей и вместе с Труниным отправилась в Дом творчества в Репино доводить до ума «сырой» сценарий.

Но затем… «В ходе работы нам удалось прийти к такому варианту сценария, – рассказывала Шепитько, – от которого я вынуждена была отказаться. И у меня хватило мужества отказаться. Вот это было действительно первое серьезное испытание, первое спотыкание в моем внутренне летящем существовании в кино. Оно было летящим потому, что я была еще очень молода, все было, абсолютно все было впереди, я была самым молодым режиссером в нашем кинематографе, человеком, который пока только начерно проигрывал себя, свою работу, а самое главное, говоришь себе, еще только там, впереди. Устремленность туда, к чему-то настоящему, до чего я еще не дотянулась, так мощно вела меня, что даже временные неудачи не останавливали, они меня не огорчали.

Меня остановил впервые результат работы над сценарием «Белорусского вокзала»… Я впервые пережила крушение замысла, гибель надежд. А тут еще поджидало меня новое испытание – мне исполнилось тридцать лет. Смешно сказать, но этот возраст я восприняла гораздо драматичнее, чем последующие, скажем, даты. Казалось, надвигается крушение. Я вдруг поняла, что уже прожита какая-то жизнь, что дальше, выше ничего не будет. Раньше будущее представлялось горой, а теперь обнаружилось, что перед тобой плоскогорье. И новых вершин нет, и некуда подниматься. Надо осваиваться на новой территории, и основательно» —

«…и двигаться уже по горизонтали», —

предложила Лариса драматургу Геннадию Шпаликову. «Мы тогда увидели друг друга как будто в зеркале, – вспоминала она, – говорили друг другу одно и то же и почувствовали, что не можем об этом не говорить. И за одиннадцать дней написали сценарий «Ты и я».

Задача состояла в том, чтобы разобраться и показать, что случилось бы с одним и тем же человеком, выбери он тот или иной путь. Первая дорога приводила его к материальному благополучию и душевной пустоте, другая ничего не гарантировала, кроме немалых трудностей. Но не лишала внутренней духовной цели, возможности самореализации. Недаром одним из вариантов названия фильма было «Пробуждение» – пробуждение совести, чувства долга и ответственности. Для Шепитько талант неизменно был достоянием не только личным, но и общественным. «Человек, изменивший себе, своему делу, – говорила она, – совершает преступление по отношению и к обществу, и к самому себе. За него приходится тяжко расплачиваться. Речь идет о гармонии существования, о потере этой гармонии, о ее возвращении».

Впрочем, киноначальство подобную концепцию неопритчи о духовных странствиях блудного сына, о постепенном его обновлении и возрождении сочла авангардистской. Сценарий пришлось кроить и перекраивать. До совершенной неузнаваемости.

…Лариса сидела за рабочим столом и теребила в руках странное письмо, полученное от Шпаликова. Оно и радовало, и тревожило. «Люди делают судьбы, – писал Гена. – Самая большая удача, – пока что, – это ты… Ты – герой своего романа о НЕСБЫВШЕМСЯ. Только между нами, – я ведь и не так, в общем, живу (хотя и прыгаю с моста), но, конечно, живу литературно, по способу нашего героя. А в остальном сплю, пью, пишу, сижу дома, – и с ужасом думаю, что это – надо писать, – потому что мне это Богом отпущено, и ничего иного я не умею, а писать, как мне хочется – так я и пишу, – но есть рынок и сбыт. Ты – вне рынка, я – вне рынка, хотя мы и есть тот рынок – единственный – которому надо платить – но Бог с ними…»

А с нами? – думала она. И не могла найти ответа.

Включала магнитофон – Володя Высоцкий с таким же настроением и с теми же вопросами:

…И не прихватывает горло от любви,И нервы больше не внатяжку, —               хочешь – рви.Провисли нервы, как веревки от белья,И не волнует: кто кого, – он или я.

Прописывая сюжетные коллизии и характеры героев, Лариса Ефимовна в роли Кати ясно видела Беллу Ахмадулину, а Саши – Юрия Визбора. «Человек одной крови» – Владимир Высоцкий предполагался ею на ключевую роль Петра. Но затем…

– Парень он хороший, но Петр… – задумчиво говорила она второму режиссеру Хованской перед началом проб.

– Так зачем же тогда пробовать, пленку тратить?

– Понимаешь, неожиданности бывают… А потом, мне очень интересно его актерское нутро…

«Кинопроба наша с Высоцким прошла удачно, – радовался Юрий Визбор, – мы были вдохновлены возможностью совместной работы. Однако слишком много раз – и не только по кинематографическим причинам – утомительный и нервный путь переговоров, фотопроб, кинопроб приводил Володю к неудачам. Увы, так случилось и в картине «Ты и я».

Вслед за Владимиром Высоцким из списка актеров была вычеркнута и фамилия Ахмадулиной. Аргумент: Белла – не профессиональная актриса.

Но как же прекрасно все начиналось!

– Влиятельность ее авторской воли я вполне испытала на себе, – рассказывала Белла Ахатовна. – Лариса хотела, чтобы я снималась в ее фильме, и я диву давалась, замечая свою податливость, исполнительность: я была как бы ни при чем – у Ларисы все выходило, чего она хотела от меня. Это мое качество было мне внове и занимало и увлекало меня. Лариса репетировала со мной сначала у нее дома, на набережной, потом на «Мосфильме». Все это было совсем недолго, но сейчас я четко и длинно вспоминаю и вижу эти дни, солнце, отрадную близость реки. В стиле характера Ларисы, несомненно, была слабость ко мне, и тем легче у нее все получалось. Лариса открыто радовалась моим успехам, столь важным для нее, столь необязательным для моей судьбы, ведь у меня совсем другой род занятий. Но я все время принимала в подарок ее дар, ярко явленный в ее лице, в ее указующей повелительности.

Все-таки до съемок дело не дошло, и я утешала ее: «Не печальтесь! Раз вы что-то нашли во мне – это не пройдет с годами, вот и снимете меня когда-нибудь потом, через много лет». Лариса сказала как-то грозно, скорбно, почти неприязненно: «Я хочу – сейчас, не позже».