Валерий Ганичев - Ушаков

Начало войны для русского флота было, как всегда, неожиданным. Не хватало морских служителей, артиллерии, боеприпасов, надо было срочно доукомплектовываться. Суворов передал триста канониров во флот, на шаткую палубу вступили в качестве моряков солдаты морских команд, что высаживались в качестве десантов с кораблей. Они-то хоть на море бывали, посчитал Мордвинов. И тут же разработал план внезапного нападения на турецкий флот у Варны. Ему хотелось давно утвердиться не только в качестве старшего члена Черноморского адмиралтейского правления флотом, но и фактическим его главнокомандующим, победоносным флотоводцем. Он предложил Потемкину на утверждение план нападения на турецкий флот, но не у Очакова, как можно было ожидать, а у Варны. В этом несколько авантюрном плане был задействован и элемент внезапности, возможность уничтожить флот на рейде, ибо спрятаться в Варненской гавани за огнем береговых батарей не было возможности. Потемкин и его окружение план поддержали. Приближенный к князю и знающий досконально его настроение начальник канцелярии полковник В. С. Попов отписал Мордвинову: «Вам представляется честь встревожить султана в его серале... Кажется, турецкие силы не страшны, когда фрегат и бот не потрусили целого флота». Не лучшую службу сыграло мужественное сражение «Скорого» и «Битюга» для реального представления о турецком флоте. Однако для того, чтобы быть справедливым, следует сказать, что поражение русскому флоту нанес не флот турецкий. Поражение пришло от недоброкачественного строительства, неумелости в действиях команд и командиров, от жесточайшей бури, разметавшей и разломавшей корабли. Севастопольская эскадра в составе трех 66-пушечных кораблей («Слава Екатерины», «Святой Павел», «Мария Магдалина»), а также семи других военных судов 31 августа взяла курс на юго-запад. Контрадмирал Войнович, который возглавлял эскадру, тоже был настроен оптимистически и, естественно, хотел победоносно завершить этот поход, чтобы беспрекословно утвердиться в звании командующего Севастопольской эскадрой. В ответ на робкие пожелания переждать ветры и волнения он высокомерно сказал: «Слова ваши – бабьи сказки, я надеюсь на моих капитанов». У знаменитого и трагического для русского флота мыса Калиакрия эскадра встала в дрейф. А дальше случилось непоправимое.

«Шторм с дождем и превеликой мрачностью обрушился на эскадру. Ломались, как соломинки, мачты, разлетались в клочки паруса, разрывались ванты. Корабли разметало по морю, кое-кто отдался воле волн, кое-кто пытался развернуться по ветру и двигался в юго-восточном направлении, то ли к Тамани, то ли к Синопу. „Мария Магдалина“ уже в первый день осталась без мачт. „Св. Андрей“ лишился их на второй день.»

Пушки, бочки с солониной, переплетенные канатами куски мачт, щиты и переборки – все это носилось по палубам, налетало друг на друга, создавало смертельную круговерть, сбивая и калеча людей. Флагманский корабль «Слава Екатерины» стал тонуть, вода поднялась в нем на три метра. Помпы, ведра, ушаты не помогали. Поломался даже румпель. За борт летело все, что облегчало корабль. Море поглотило мебель, бочки, доски, ядра. В дар Посейдону были выброшены штабные бумаги, карты с диспозицией несостоявшегося сражения и даже разукрашенная бриллиантами табакерка Екатерины, подаренная Войновичу за расторопность при управлении императорской шлюпкой. В тот же час Войнович расторопности не проявил и, казалось, уже готовился к последнему часу. Спасла расторопность и храбрость офицера Дмитрия Сенявина, освободившего судно от сломанной мачты.

Последствия бури были катастрофическими. Полуразрушенную «Марию Магдалину» отнесло к Босфору с 400 членами экипажа в качестве первого боевого трофея турок, англичанин – наемный капитан Тиздель сдался туркам. Исчез в пучине фрегат «Крым», жалкое зрелище представляла собой эскадра, собравшаяся к 22 сентября на севастопольском рейде. С одной мачтой, с переломанными перегородками, с наполненными водой трюмами стояли «Св. Павел», «Св. Андрей», «Перун», «Св. Георгий» и «Стрела». Неведомой силой дотянул в гавань корабль «Слава Екатерины», лишившийся всех мачт и двигавшийся под рангоутом, изготовленным из остатков запасных стеньг и реев, лишь фрегат «Легкий» сохранил все три мачты.

«Корабли и 50-пушечные фрегаты, о которых никогда не сумлевался, каковы они теперь, страшно на них смотреть», – жалостливо докладывал Мордвинову невезучий контр-адмирал Войнович.

Крым, все побережье было открыто для противника, а неначавшаяся военная морская кампания была проиграна.

Потемкин растерялся, впал в панику, написал Екатерине: «Я стал несчастлив. Флот Севастопольский разбит... корабли и фрегаты пропали. Бог бьет, а не турки». Посчитав Крым беззащитным, он решил сдать его. Окружению Потемкина, Попову, Суворову, пришлось приводить его в себя, строго одернула светлейшего и Екатерина. Крым не сдавать, ибо... «куда же тогда девать флот Севастопольский? Я надеюсь, что сие от тебя писано в нервом нервном движении, когда ты мыслил, что весь флот пропал». С мистическим фатализмом она подбадривала князя: «то ли еще мы брали, то ли еще теряли». Через некоторое время Потемкин снова был хладнокровен, энергичен, полон планов и надежд, как раньше. Стал приглядываться к морским командирам, явственнее увидел заносчивость, отсутствие должной практики в отечественном флоте у Мордвинова, разглядел за внешней решительностью страх дальних походов, робость в командовании у Войновича. И все внимательнее приглядывался Потемкин к командиру «Св. Павла» Федору Ушакову. «Есть же моряки храбрые», – уверял он всех. Да, таковые были.

В баталиях, развернувшихся вокруг Очакова, флот активно не участвовал. Да и корабли, присланные из Херсона, предписания атаковать турецкий флот не имели. Вот тут-то и отличился мальтиец офицер русской службы Джулио Ломбарди. Он, не ожидая приказаний, на галере «Десна» атаковал вражескую эскадру. Турки от такой предерзостной выходки опешили, снялись с якорей, подошли под стены крепости. Неустрашимый ход бесстрашного судна вызвал у них в памяти чесменские видения. «Десна», проведя успешную стрельбу по кораблям и крепости, невредимая возвратилась к Кинбурну. Мордвинов, любивший во всем однолинейный порядок, хотел отдать Ломбарда под суд. Суворов выразил восхищение и послал рапорт Потемкину, тот наградил храброго капитана «Георгием» 4-й степени и произвел его в лейтенанты. Но, пожалуй, эти вылазки, которые «Десна» производила и позднее, были самым большим успехом русского Лиманского флота. По требованию Потемкина Мордвинов разработал тщательный и подробный план атаки на турецкие корабли. Турки, однако, упредили действия флота и атаковали Кинбурн. План не осуществился. Не осуществился и второй замысел контр-адмирала. Попытка с плавучей батареи зажечь брансгугелями турецкие корабли и повторить Чесму сорвалась, плавучая батарея капитана 2-го ранга А. Веревкина была поражена турецкими ядрами и оказалась отнесенной течением к Гаджибею, где и была захвачена противником. Русские корабли уныло постреляли в течение двух дней в сторону турецких, а затем флотилия противника, увидев слабость, нерешительность и вялость русской эскадры, ушла на зимние квартиры и удобные гавани на безопасные стоянки.