Аквариум. Геометрия хаоса - Александр Исаакович Кушнир
Штатный сотрудник «Мелодии» Виктор Динов, который ещё в 1980 году помогал «Аквариуму» записывать цикл песен под названием «14», находился в творческом отпуске. Динозавр отечественной звукозаписи Юрий Морозов участвовать в процессе категорически отказался. «А мне неинтересно с ними работать», — объявил начальству будущий звукооператор группы «Чиж & Co». В этот период Тропилло активно вынашивал планы по наводнению страны кассетами польского производства и находился в совершенно другой галактике.
В итоге группе достался убелённый сединами Феликс Гурджи — милый и интеллигентный человек, всю жизнь работавший с академическими музыкантами. Ждать от тёзки Дзержинского адекватного звука, сходного по энергетике с прозрачно-холодными «Детьми декабря», естественно, не приходилось. Это был тот случай, когда результат можно было спрогнозировать заранее.
Кроме того, собрать на сессию оптимальный состав Гребенщикову не удалось. В августе 1986 года утонул в Волге Саша Куссуль. Поехав с театром на гастроли в город Горький, он вызвался на спор с приятелями переплыть реку. На другой берег он добрался без приключений, но, когда плыл обратно, его отнесло в сторону сильным течением. По воспоминаниям родителей скрипача, невдалеке на лодке рыбачил местный житель, и когда с берега стали просить о помощи, он лишь огрызнулся: «Да у нас тут таких каждый день тонет».
В итоге так случилось, что Куссулю никто не помог. Сердце у скрипача оказалось слабое, давление низкое, и вскоре он ушёл под воду. Спасти Сашу не удалось. Ему было 23 года.
***********************************************
В те трагические дни идеолог «Аквариума» с семьёй отдыхал в посёлке Дюрсо под Новороссийском.
«В доме, в котором мы жили, не было электричества, и еду приходилось готовить на костре, — рассказывал Борис. — Прямо во дворе росло дерево, и я целыми днями сидел под ним и писал песни: “Лебединая сталь”, “Золото на голубом”, “Партизаны полной луны”, “Серебро Господа моего”, “Камни в холодной воде”… Там было непривычно много времени, чтобы песню “качать” — до тех пор, пока она не встанет на ноги».
Ненадолго выпавший из реальности БГ не знал о смерти Куссуля. В этот период он планировал сочинить мелодии с нетипичными гармоническими ходами и активным применением скрипки. Его бездонное ощущение творческой свободы теоретически грозило вырасти в новый музыкальный манифест «Аквариума».
«Я тогда размечтался создать цикл песен, которые ещё никто не писал, — признавался позднее БГ. — Мне хотелось продолжить линию, которую мы начинали с Гаккелем на “Дне Серебра”».
Ещё одним важным импульсом для создания альбома стали композиции, написанные Гребенщиковым «на злобу дня»: остросоциальные «Партизаны полной луны» и «Поколение дворников и сторожей».
«Эти вещи возникали сами по себе, совершенно не спрашивая меня, — утверждал БГ. — Например, “Поколение дворников” я написал после скандала, связанного с постройкой дамбы через Финский залив. В эту “стройку века” были вложены огромные деньги — с целью защитить город от наводнения, но в результате сгнил весь залив… Меня это очень достало, и некоторые песни оказались написанными в состоянии глухой ярости».
Само собой, это раздёрганное настроение повлияло на атмосферу альбома. Многие эксперименты увязли в тине нелепого звука — вялого и рыхлого. Неудачно записанные «Молодые львы» и «Серебро Господа моего» в альбом решили не включать. Не удалось сыграть и несколько изящных мелодий, которые, по словам Гребенщикова, «после смерти Саши Куссуля практически перестали существовать».
Положение спасали как могли. Вместо погибшего Александра на запись пригласили его приятелей из консерватории — альтиста Ваню Воропаева, скрипача Андрея «Рюшу» Решетина и аккордеониста Сергея Щуракова. Однако кардинально изменить ситуацию в этой «цитадели звукозаписи» они, естественно, не смогли.
«Помню, что на этой сессии я был немножко зажат, — переживал Щураков. — На “Мелодии” у меня присутствовало ощущение подлинного средневековья».
«Мне до сих пор кажется, что композиция “Поколение дворников” полностью загубила “Равноденствие”, — досадовал позднее Гребенщиков. — Песня была вставлена в альбом в последний момент, когда сроки поджимали, и мы не успевали разработать студийную версию композиции, которая должна была находиться в финале. Я пошёл на поводу у времени и подрубил пластинку на корню, так как этот гимн из совершенно другого контекста и поколение дворников уже давно выросло. Ему не место на мифологическом диске, поэтому в итоге у нас получился колосс на глиняных ногах».
«Мне казалось, что на “Мелодии” всё создано для того, чтобы работать было неудобно, — жаловался Титов. — У Тропилло было просто, а здесь ты оказываешься в чужом помещении, с чужой энергетикой и в чужой власти… Я помню ужасный дискомфорт от некомпетентности обслуги, неудобства звука и ограниченности по времени. Всё происходило в спешке, и нервы у всех были на пределе. Поэтому альбом получился смятым».
Как стало понятно позднее, концепции и чёткой драматургии у «Равноденствия» не было. Сильные композиции не получили правильного студийного прочтения, а песня-загадка «Наблюдатель» вообще выглядела инородной и сыроватой. Кроме того, группа оказалась не сыграна, а вокалу Гребенщикова не хватало чуткого продюсерского уха.
«До этого мне казалось, что у нас появилась возможность играть полусимфоническим звуком, с применением скрипок, виолончели, флейты и аккордеона, — объяснял Борис в одной из бесед. — От примитивизма “Синего альбома” мы пошли вперёд, до идеи “Равноденствия”, предполагая завоевание новых гармонических территорий. Теоретически этот альбом мог стать нашим венцом, но нам не хватало студийного директора, своего Тони Висконти. Человека, который мог бы подсказать технические нюансы или контролировать моё пение.
В итоге запись превратилась в кошмар, поскольку никто не мог сыграть ровно, а те, кто записывал, не могли записать то, что игралось».
Обстановка в студии становилась нервной, как и на концертах в «Юбилейном». У здания Академической капеллы, где проходила запись, вечно толпились поклонники. Входные двери не закрывались, вахтёр отлучался попить пивка, а в здании не было ни охраны, ни списка гостей. Романтичные русалки вились вокруг барабанщика Пети и путались под ногами. Аппаратура регулярно ломалась, Борис частенько вспыхивал, Сева напрягался, да и остальные музыканты часто раздражались.
Это не афишировалось, но сессия прошла в полувоенном положении. По одну сторону от линии фронта находился Всеволод Гаккель, по другую — остальные ветераны «Аквариума».
«Возможно, у меня тогда был синдром, который соответствовал какому-то психическому отклонению, — признавался Гаккель. — И насмехаться надо мной начинали все. Это не была реакция какого-то одного человека. Я обострённо реагировал, когда реагировали на меня. Это была моя защитная реакция, моё собственное замыкание, которое напоминало шизофрению. Наверное, есть медицинское определение, и какой-то конкретный синдром соответствует такому состоянию».
«Было очень тяжело — Гаккель то
