Алексей Песков - Павел I

Мы говорили о мыслях императрицы Елисаветы. Так вот, второй после мысли об опасностях переворота она имела мысль о наследнике престола. Собственных детей у нее не было, зато был племянник – тот самый, чье имя еще наделает шуму в нашей истории, – голштинский принц Карл-Петер. Покойницу Анну Иоанновну он очень беспокоил: «Чертушка в Голштинии еще живет», – говаривала она (Соловьев. Кн. XI. С. 96), ибо Карл-Петер, будучи родным внуком Петра Великого, по справедливости имел права на наш престол большие, нежели все Аннины родственники по Иоанновой линии. Поэтому в 1742-м году отрок Карл-Петер был привезен из Голштинии в Москву, куда переехал двор для коронации Елисаветы.

Календарные совпадения иногда сильно впечатляют воображение, но обычно не дают уму никакой причинно-следственной нити для их объяснения. – Почему днем крещения будущего императора Петра Третьего был выбран тот самый день, который через пятьдесят четыре года станет первым днем царствования его сына – Павла Первого?

Понять, почему именно седьмое ноября стало в 1742-м году днем крещения – отчасти можно: во-первых, в том году седьмое ноября выпало воскресным днем; во-вторых, то был канун дня Михаила Архангела. В 1742-м году выбор седьмого ноября был удобным случаем соединить судьбу будущего царя с архистратигскими полномочиями предводителя всех сил бесплотных.

Но точно, что через пятьдесят четыре года никто не будет выбирать день для восшествия Павла – тогда все произойдет без нашей воли: 6-го ноября, в десятом часу пополудни, умрет государыня Екатерина Вторая, а 7-го ноября, в первом часу пополуночи, Петербург начнет присягать новому государю. Отчего такое совпадение? Что это? Верховный план или игра в кости?

Конечно, нельзя придавать датам слишком большое значение. Мало ли хронологических совпадений. Около того же числа седьмого ноября в некоторые другие годы тоже бывали важные события: в 1740-м Миних штурмовал Бирона, в 1775-м Екатерина Вторая обнародует манифест о губернской реформе, а в новом, девятнадцатом столетии – седьмого ноября 1824-го года Петербург будет едва не утоплен ужасающим наводнением. А во многие другие годы того же числа ноября, напротив, не происходило ничего достойного памяти, и Михаил Архангел никак не напоминал нам о завтрашнем дне.

Все так. Нет тут ни логики, ни мистики. Да. У природы нет ни замысла, ни плана. В природе нет ни добра, ни зла. Это мы наделяем благостью или враждебностью те природные флюиды, что пронизывают нас в минуты счастья или отчаяния. А вселенная, сама по себе, равнодушна и бесчувственна к нам. Да. Это мы сами выбираем ключевые знаки для озаглавливания наших представлений о течении истории. – Хронологические совпадения подобны приметам в народном календаре: сбудется – вспомним о примете, не сбудется – не вспомним. Нет тут ни замысла, ни плана – а только игра ума над порожденными им самим мнимостями истории. Не в датах дело – в силе вещей.

Сила вещей – удобный галлицизм для суммарного объяснения причинно-следственных связей. Вещи здесь именуются не в прямом, а в переносном разуме, как сказал бы Василий Кириллович Тредиаковский: сила вещей – это не только наша привычка к лицам и предметам повседневного быта, лишение которых приводит к ломке психики, это еще и все прочее, не зависимое от нашей воли и ума, – все, совершаемое по стечению обстоятельств, по совокупности воль масс, по произволению всех сил бесплотных.

Так вот: сила вещей в 1742-м году, первом году царствования государыни Елисаветы Петровны, требовала от нее скорейшего назначения наследника, и назначить она могла только одного человека – своего родного племянника, внука Петра Великого – четырнадцатилетнего голштинского принца Карла-Петера.

Матери своей – цесаревны Анны Петровны – он не помнил: она умерла через два месяца после родов, простудившись, когда смотрела из открытого окна на фейерверк, палимый в честь рождения сына. Отец – голштинский герцог Карл-Фридрих – успел приложить руку к воспитанию принца и с малолетства начал приучать его к военным упражнениям, наставляя сына в воспоминаниях о Шлезвиге – части голштинской территории, отнятой некогда, еще во времена Петра Первого, датчанами. Но и отец недолго жил – в 1739-м он отдал душу своему лютеранскому Богу.

Сын остался под опекой двоюродного дядюшки. Воспитанием отрока ведал гофмаршал голштинского двора Брюммер. Учили его так, что когда, по привозе в Москву, государыня Елисавета сделала ему экзамен, то и сама она и все при сем присутствовавшие пришли в оторопь от вопиющести его невежества.

Воспитание его, говорят, было самое тиранское. Можно подумать, что Брюммер репетировал с будущим императором поведение в застенке нашей Тайной канцелярии, ибо язвил его непристойными словами, прилагал с размаху свою руку к разным частям тела и в наказание за неприлежность ставил на горох коленями (Штелин. С. 69).

Непоседливая натура отрока выдержала испытания, но, кажется, все, что осталось в его душе от брюммеровых поучений, – это страх перед побоями.

Ничего этого не знала государыня Елисавета Петровна, когда велела доставить племянника в Россию. Да даже если бы и знала, все равно Карла-Петера привезли бы из Голштинии в надежде перевоспитать: тогда верили в могущество разумного слова.

К нему приставили новых учителей и стали готовить к принятию православного закона. Седьмого ноября он был высокоторжественно крещен и стал называться отныне его высочеством великим князем наследником Петром Федоровичем.

Стал ли он после переезда на новое место другим человеком? Скоро ли вызрели плоды просвещения?

Выпишем для справки некоторые пункты из инструкции, составленной от имени Елисаветы Петровны канцлером Алексеем Петровичем Бестужевым-Рюминым для нового гофмаршала – Чоглокова, приставленного в Петербурге к великому князю наследнику в замену Брюммера: «<…> дабы его императорское высочество Бога и святые Его заповеди всегда в памяти своей имел и, гнушаясь всякого небрежения, холодности и индифферентности (чем все в церкви находящиеся явно озлоблены бывают), присутствовал, членам Св. Синода и всему духовенству надлежащие почтения отдавал, особливо же своего духовника самого к себе допущал <…>. Нашим именем и представляя ему собственное его благополучие и честь, склонять, дабы наиглавнейшие утренние часы до полудня потребными и к персональной пользе клонящимися упражнениями препровождены были; вам же всемерно препятствовать надлежит чтению романов, игранию на инструментах, егерями и солдатами и какими игрушками и всякие шутки с пажами, лакеями или иными негодными и к наставлению неспособными людьми <…>. При всем же сем его императорское высочество <…> публично всегда серьезным, почтительным и приятным казался б, при веселом же нраве непрестанно с пристойною благоразумностию поступал, не являя ничего смешного, притворного и подлого в словах и минах; <…> более слушал, нежели говорил, более спрашивал, нежели рассказывал, <…> молчаливость за нужнейшее искусство великих государей поставлял; за столом разумными разговорами себя увеселял; от шалостей над служащими при столе, а именно от залития платей и лиц и подобных неистовых издевок над бедными служителями, вам его воздерживать надлежит. <…> Для соблюдения должного себе респекта всякой пагубной фамилиарности с комнатными и иными подлыми служителями воздерживаться имеет, и мы вам повелеваем <…> всякую фамилиарность, податливость в непристойных требованиях, притаскивание всяких непристойных вещей, а именно: палаток, ружей, барабанов и мундиров и прочее – накрепко и под опасением наказания запретить <…>. Мы не хотим препятствовать, чтоб его высочество пополудни до ужина всеми невредительными веселиями и забавами не пользовался, токмо чтоб всякая чрезмерность в забавах и в употреблении людей избегаема была» (Соловьев. Кн. XII. С. 327–329).