Алексей Рыбин - Три кита: БГ, Майк, Цой

Витя приходил ко мне после училища – слушать музыку и переписывать пластинки, разговоров о группе не было никаких; я играл в хард-рок команде «Пилигрим», Витька временами в «АУ» – я тоже там болтался в свободное время, мы слушали пластинки, ходили в пирожковую и на лавочку – пить вино – и о будущем, в общем, не думали.

И неожиданно, в один из вечеров, Витька берет гитару и поет первый куплет и припев песни «Мои друзья».

Это было потрясающе. Настолько музыкальной была эта песня – мы таких не играли и не сочиняли.

Особенно, по тем временам, конечно, была удивительна довольно сложная гармония: смена до мажор на до минор, подчеркивающая мелодическую линию, – это прямое заимствование у Джона Леннона – а мы на ленноновские ходы тогда не замахивались. Впрочем, на эти гармонии и до сих пор мало кто замахивается – из русских артистов, конечно.

Слушали песню я и Олег, который тоже помимо «АУ» барабанил в «Пилигриме». И оба были в шоке. Цой страшно смущался, отводил глаза и шептал: «Ну как, ничего, нормально, а, ребята?»

Было более чем нормально – и мы об этом тут же Витьке сообщили. Но – хорошо, да мало. Один куплет и рефрен.

Вечером Витька позвонил мне из дома и сказал, что дописал песню за пятнадцать минут – придя домой, раздевшись, взяв бумагу и ручку – бац! – и еще два куплета.

Это была уже песня. О ней уже можно было говорить, и ее можно было обсуждать – гармонические находки, мелодию, – это уже был предмет.

У песни была внятная мелодия. Мелодия – вообще больное и очень слабое место у русских парней, сочиняющих песни в жанре, как они считают, «рок».

При этом они могут быть очень хорошими авторами.

У Майка, например, не было проблем с мелодией, поскольку мелодий как таковых у него – раз-два и обчелся. Да и те, что есть, нужно домысливать.

У него масса плохих, совершенно никаких, порожняковых песен (та же «Песня для Свина», или «Гопники», достойная пера хорошего забубенного графомана от рок-музыки), но есть и подлинные шедевры – но о них в отдельной книжке. У него масса заимствований и откровенного передера западных стандартов, у него нет запоминающихся мелодий (в гармонии «фа» – в голосе «фа», в гармонии «соль», соответственно, в голосе ничего другого тоже быть не может) – но эти песни без мелодии работают благодаря подаче и харизме самого автора и – благодаря группе, с которой он работал.

Мелодий нет у большинства современных российских рок-групп – поэтому и нет почти в нашей стране песен, ставших по-настоящему народными. Потому что песня – это мелодия в первую очередь.

Но Майк был абсолютно бесстрашен в творчестве. Эта свобода и очаровала Цоя, так же как свобода введения в текст песни «бытовухи», вещей, о которых было как-то не принято петь со сцены.

«Поэт в России – больше чем поэт» – эту глупую фразу почитают едва ли не за прямое указание и руководство к действию. И если уж петь – то о чем-то глобальном и очень высокопарно.

Свин и «АУ» делали бытовые зарисовки, но они не были сделаны талантливо – они были очень клаустрофобичны, предназначены для очень узкого круга потребителей-слушателей, в основном для самих же артистов. Ну, или для тех, кого притаскивал на концерты Свина Артемий Троицкий, – в большинстве своем в музыке ничего не понимавших, ее не знающих и не любящих, а приходивших на концерт как на какую-то очередную «акцию» или инсталляцию. Лишь бы было непохоже на «совок». Если не похоже – уже хорошо.

Сейчас тоже таких людей наша страна имеет в достатке, и они считаются людьми уважаемыми и разбирающимися в искусстве, к их словам прислушиваются, а особо бездарные и полностью лишенные понимания красоты даже получают международные премии.

В «бытовухе» песен Свина было все – драйв, юмор, злость, рок-н-ролл, – но в них не было красоты.

Витька же – как художник – к красоте стремился во всем. Это, наверное, и есть то главное, что выделило его из весьма уже большой к началу восьмидесятых толпы самодеятельных рок-музыкантов.

Стремление к красоте и ее понимание.

Майк умудрялся находить красоту в самых простых вещах и, кроме этого, играл настоящий рок-н-ролл – совершенно не похожий ни на что из того, что исполнялось на ленинградских и московских «сейшенах». Это была в чистом виде западная музыка. То есть максимально аутентичная – если говорить о рок-н-ролле семидесятых.

Советская, русская рок-музыка была подделкой – и довольно грубой, плохой – Цой это слышал прекрасно, и увлечь его это не могло. Поэтому он и оказался тогда не в какой-нибудь рок-клубовской громогласной «тяжелой» группе, а в «Автоматических Удовлетворителях» – одной из немногих команд, игравших что-то хоть как-то приближенное к реальности.

Мелодике же Витя учился у Beatles – во время всеобщего болтания по вечерним улицам он напевал песни Леннона (а это совсем непросто), и, услышав «Аквариум», – у Бориса Гребенщикова.

В отличие от «немелодиста» Майка, БГ поражал именно мелодикой.

Это совершенно отдельная история, и многие из тех, кто слушает и даже любят «Аквариум», со мной не согласятся – как, например, Дмитрий Дибров, сказавший однажды с телеэкрана что-то вроде: «Ну, какая у тебя музыка, у тебя же стихи гениальные, а музыка – так себе…»

Думаю, он сильно обидел тогда Гребенщикова, сидевшего рядом с гитарой.

Не услышать музыку в «Аквариуме» – это надо умудриться.

Думаю, что Диброва просто занесло тогда, иногда он начинает говорить как глухарь – поет, себя не слыша.

Как музыкант он просто не мог не слышать волшебной мелодики песен Гребенщикова и ляпнул невпопад – не подумав. Бывает. Дибров – умный парень, и даже умные люди иногда допускают в разговорах, скажем так, неточности.

Он был страшно закомплексован, Цою нужно было одобрение. При этом он стеснялся показывать свою новую песню, ставшую впоследствии главным украшением первого альбома группы, – «45» – и поэтому песня пролежала у него в голове почти полгода безо всякого движения.

Лето'81 было судьбоносным и определяющим. Компания битников (мы уже называли себя битниками, а не панками – панком остались Свин-Панов и особо верные ему музыканты, имен которых я сейчас почти и не помню) сплотилась и каким-то естественным путем отделилась от «АУ» Свина.

Сейчас я могу сказать, что если проводить параллели с мировой рок-музыкой, то Свин остался в гаражах MC5, а мы, битники, – олицетворяли собой «свингующий Лондон» (определение лондонской музыкальной и художественной молодежной культуры конца 60-х).

Мы уже плотно общались с Майком, которого Цой считал (совершенно необоснованно) лучшим ритм-гитаристом СССР и (обоснованно) лучшим автором рок-н-ролльных песен и учился у него, слушая и играя эти песни. В коммуналке Майка на Разъезжей (на самом деле – на Волоколамской, но мы привыкли определять ее местоположение как «Разъезжая» – это лучше звучало) мы проводили довольно много времени – почти каждый вечер, – с неизменным сухим вином и музыкой Болана, Джаггера, Боуи и Лу Рида.