Алексей Рыбин - Три кита: БГ, Майк, Цой

Мы же героями себя не чувствовали – «No more heroes» группы «Стрэнглерз» была одной из любимейших наших песен.

После того как «АУ», отыграв два концерта, казавшихся всем музыкантам триумфальными – да таковыми они и являлись, несмотря на мизерное количество публики, – снова превратились из «рок-звезд» в обычных и, в общем, зачморенных ленинградских пареньков – первых панков СССР.

Милиция еще не знала, кто такие панки, и музыкантов «АУ» задерживала на улице исключительно за распитие спиртных напитков.

А распитие это было ежедневным, вернее, ежевечерним – пойти-то было некуда, у всех дома сидели родители, а про клубы уже было написано выше – не было тогда никаких клубов. В советских кафе было настолько неуютно, что и мысли о них не возникало – Цой любил две пирожковых, обе находились неподалеку от его дома – и в промежутках между выпиванием сухого на лавочке в чьем-нибудь дворе мы частенько стояли за столиками этих пирожковых и давились беляшами. Давились не потому, что было невкусно, а потому, что всегда были голодными.

Нет, дома у всех, как я уже писал, были родители и холодильники с кастрюлями борща и котлет – но какой же настоящий бездельник (или – битник, как мы стали себя называть тогда) – какой же настоящий битник будет проводить свое свободное время дома с родителями? Это и не битник тогда никакой.

Конец зимы и весна прошли в этих привычных пьянках, слушании музыки, поездках на пластиночный толчок – в это время наш друг Панкер – Игорь Гудков – познакомил нас с Майком Науменко.

Музыканты «АУ» уже слышали «Синий Альбом» «Аквариума». Свин категорически не любил песни Гребенщикова – причина мне до сих пор непонятна. Андрей был человеком тонким, по-настоящему понимающим музыку. В песнях Гребенщикова было что-то, что Андрея однозначно коробило, он не воспринимал его музыку. Здесь не было ничего личного, ничего, что бы касалось содержания песен, текстовой их части – и части музыкальной. Свин никогда и никому не говорил о причинах его неприязни к музыке «Аквариума» – а мы, все остальные участники группы, «Синий Альбом» любили, в особенности Цой, он слушал его постоянно и, видимо, в отличие от Свина нашел в нем что-то для себя очень важное.

Как бы там ни было – Гребенщиков был уже однозначным авторитетом – для кого-то со знаком «плюс», для Свина – со знаком «минус», но Свин признавал профессионализм и мастерство в написании песен – тут спорить было бессмысленно.

Майк же стал первым реальным рок-героем современником. Рок-героем, которого можно было потрогать, выкурить с ним папиросу, выпить вина и поговорить.

В студии Большого театра кукол на улице Некрасова работал друг Майка – Паша Крусанов, ныне – известный писатель и редактор мощного издательства.

В студии, в совершенно подпольной обстановке, и был записан один из первых рок-н-ролльных альбомов на русском языке – «Сладкая N и другие». Запись – магнитофонную ленту в коробочке с наклеенной на нее фотографией Майка – и вбросил, как нынче принято говорить, в панк-коммьюнити Панкер.

В отличие от Гребенщикова Майк пришелся в компании Свина ко двору. Кроме всего прочего, это ведь ему были обязаны музыканты «АУ» знакомством с Троицким, устроившим им первые концерты в Москве.

Цой считал Майка прекрасным автором – он говорил, что Майк – «второй после БГ». Борис Гребенщиков был для него кумиром безусловным, бесспорным и не обсуждаемым.

Майка Цой считал отличным ритм-гитаристом – что говорит о том, что Цой сам еще не шибко разбирался в «гитаризмах»: Майк в отличие от Бориса был страшно неритмичен, все время «мазал» по гитаре, летел мимо ритма вперед или проваливался назад, – и так же неритмично он пел, хотя очень старался казаться именно «по-черному» ритмичным. В кумирах его пребывал Чак Берри, которого в компании «АУ» никто не понимал – на поле чистого рок-н-ролла здесь предпочитали Элвиса.

Цой отчетливо тянулся к Майку, ему хотелось с ним общаться – и слушать, слушать, слушать; в общении Майк был чрезвычайно обаятельным парнем, говорил умно, интеллигентно и всегда выглядел очень взрослым, опытным, бывалым человеком. К тому же – что самое главное – он отлично знал музыку – ну, во всяком случае, ту ее часть, что опирается на классический рок-н-ролл, – и все это было Цою страшно интересно.

Еще один любимец Майка – Марк Болан увлек Цоя не на шутку. Через Майка мы открыли для себя глэм, и Цой – уже тогда, когда Майк рассказывал нам о Болане, показывал его фотографии, ставил песни (до этого у нас, конечно, случались пластинки T. Rex, но так подробно мы их не расслушивали), Цой определился окончательно.

Его всегда привлекал глэм – хотя мы еще не знали, что это так называется. Майк расставил точки над «i». Элвис, Болан, Боуи, которого мы начали слушать чуть позже, но зато яростнее и увлеченнее, чем все остальное, – эти и другие герои (позднее – на первое место вышел Сэл Соло из английской группы Classix Nouveaux – мы называли его просто «лысый человек», и он был самой глэмовой персоной из тех, кого мы в жизни видели).

Впоследствии, когда Витя уже вышел на большую сцену, он довел этот глэм до совершенства, – собственно, он с самого начала в нем и существовал, – долго экспериментируя, вывел наконец этот «черный образ» – с идеальной прической, залитой лаком, с профессионально и сильно тонированным лицом, с безупречным сценическим костюмом. Он уделял гриму и всему сценическому облику в целом очень много внимания – а тогда, в начале 80-х, уже репетировал перед зеркалом, оттачивая сценические позы, заимствованные у Элвиса.

Он прошел через искушение гримом – сильно и грубо намазывать лицо было модным в середине 80-х, особенно отличались в этом провинциальные группы, выходящие на сцену с такими черными кругами под глазами, что производили впечатление тяжело больных на последнем издыхании, подготовившихся к исповеди.

Витя, сам будучи художником и художниками же себя окружив, создал единственный, пожалуй, в русском роке законченный и профессиональный образ – и то, что этот образ до сих пор идентифицируют с реальным Виктором, говорит о том, что публика у нас совершенно не приучена к тому, что артист на сцене находится «в образе», – и о том еще, что у Вити все в этом смысле получилось.

Но до всего этого было еще далеко, и ни о каких «больших сценах» никто вообще не думал, все «большие сцены» были из разряда научной фантастики.

Однажды Цой сказал, что написал песню. В общем, как в автора в него никто не то чтобы не верил, а таковым просто не считал. С его стороны не было никаких движений в эту сторону, он всегда был на вторых ролях, и эти роли его вполне устраивали – по крайней мере, так казалось. Скорее всего, то так и было. Я общался с ним достаточно плотно – и с каждым днем все ближе, – и мы наконец по-настоящему подружились.