Стивен Фрай - Дури еще хватает

То, что полнометражный игровой фильм удалось снять за одиннадцать дней, было следствием трудовой дисциплины Кена и его команды, единства времени и места, встроенного Мартином и Ритой в сценарий, ну и, конечно, скудости бюджета.

Между тем удовольствие, которое я получал от автомобиля, забиравшего меня поутру из «Савоя» и доставлявшего туда повечеру, было едва ли не самым волнующим из всего, что я испытал до той поры. «Посредники» в цилиндрах, нередко и неверно именуемые швейцарами, были со мной неизменно учтивы, а в скором времени я перезнакомился и с остальным гостиничным персоналом. Кстати, если вам захочется узнать, каких глубин падения может достигнуть человек, сведите знакомство с исполнительным директором какого-нибудь большого отеля — любого. И вы никогда уже не станете прежним. Благоразумие не позволяет мне вдаваться в подробности — ознакомиться с ними вам придется самостоятельно. Хотя такая рекомендация отчасти смахивает на предложение поискать в urbandictionary.com слово munting. В общем, я с себя всякую ответственность снимаю.

В остальном же радости владения люксом были почти упоительными. Нигде нет на свете более мягких и пушистых купальных халатов, нигде не найдете вы душевой головки более напористой и щедрой. Правда, один мелкий и совершенно нелепый источник недовольства там имелся и действовал мне на нервы — повседневная одинаковость всего и вся. Пепельница на столике гостиной неизменно оказывалась в точности на том же самом месте. Кресла неизменно стояли в точности под теми же самыми углами друг к другу. В конце концов я упомянул об этом в разговоре со старшим по этажу.

— При каждом возвращении со съемок или с прогулки, — сказал я, — мой номер чист, все в нем прибрано, однако, вы только не сочтите это придиркой, все и всегда занимает одно и то же место. Безделушки на каминной полке и…

— Ни слова больше, сэр. Начиная с завтрашнего дня мы будем готовить для вас сюрпризы.

Что и было проделано. Каждый раз что-нибудь хоть немного да изменялось, веселя меня и, хочется думать, горничную и прочий персонал. Скажем, увлекательная Охота за Пепельницей вносила в мою отельную жизнь струю самую живительную.

В один из оказавшихся свободным вечеров я пошел посмотреть постановку «Тартюфа», в которой играл мой добрый друг Джонни Сешнс. В спектакле участвовала также Далси Грей, чей муж, Майкл Денисон, сыграл Олджернона в «Как важно быть серьезным» Энтони Асвита, это он произносил фразу: «Надеюсь, Сесили, я не оскорблю вас, если скажу честно и прямо, что в моих глазах вы зримое воплощение предельного совершенства?» — ту самую восхитительную череду слов, что заставляла меня, мальчишку, ежиться, корчиться и извиваться от наслаждения.

Майкл и Далси, великолепная, всеми любимая театральная чета, имела обыкновение устраивать летние приемы в «Шарделосе», стоявшем в Олд-Амершаме — роскошном, восемнадцатого столетия доме с благородными интерьерами работы Роберта Адама и ландшафтным парком, заложенным в 1796 году Хамфри Рептоном. Когда-то дом низвели до положения заурядного приюта для престарелых, он медленно разрушался, но в 1970‑х был спасен, восстановлен и разделен между новыми владельцами. Далси и Майклу принадлежали лучшие, глядевшие на огромную лужайку комнаты первого этажа; когда я приехал на прием, там уже было не протолкнуться от людей из киношного и театрального мира Британии. Я и глазом моргнуть не успел, как разговорился с Дорин, вдовой великого Джека Хокинса{80}, одного из моих любимых киноактеров. Но кого же я увидел при этом на другом конце комнаты? Верить ли мне глазам своим? Самого любимого из всех, Джона Миллса. Несколько взволнованных, неловких перебежек, легкое покашливание — и вот я уже сижу рядом с ним на диване. Он — в точности как я ожидал — подмигивает мне, этот живой, несказанно обаятельный и замечательно одаренный человек. Его супруга, Мэри Хэйли Белл, автор романа «Свистни по ветру», смеется лающим смехом — в точности как я ожидал.

Ноэл Кауард написал песенку «Бешеные псы и англичане» именно для Джона Миллса. В середине 1930‑х он был певцом, танцором и эстрадным артистом на все руки, работавшим в труппе с неудачным названием «Чудаки». Возвращавшийся из Австралии Кауард остановился в Сингапуре и увидел афишу, обещавшую малоправдоподобное двойное представление (ну не за один же, в самом деле, вечер?) — «Гамлета» и мюзикл «Мистер Синдерс». Гибкий, быстрый и бойкий Миллс играл в последнем. После спектакля Кауард зашел за кулисы и предложил Миллсу навестить его в Лондоне, пообещав молодому актеру найти для него роль.

Джонни Миллс был гением дружбы. Его беззаветное, лишенное всякого себялюбия очарование дало очень многое Кауарду (которого Миллс первым окрестил «Мастером»), Лоуренсу Оливье, Рексу Харрисону, Ричарду Аттенборо, Брайану Форбсу и многим другим.

Сидя с ним на диване «Шарделоса», я наверняка засыпал Миллса вопросами о его киношной карьере. «Человек октября», «В котором мы служим», «Дочь Райана», «Тигровая бухта», «Швейцарская семья Робинзонов» и, прежде всего, «Трудный путь в Александрию», «Большие надежды» и «39 ступеней» — все они основательно на меня повлияли.

Когда я замолк, чтобы перевести дыхание, Джонни спросил, чем я занимаюсь. Я сказал, что снимаюсь сейчас в фильме Кеннета Брана.

— О, правда? — сказал Джонни. — В таком случае, не окажете ли вы мне услугу?

— Любую.

— Не могли бы вы сказать Кеннету, что я, друживший с Ларри Оливье, точно знаю, как сильно понравился бы Ларри «Генрих V» и с каким отвращением отнесся бы он к гнусным сопоставлениям критиков. Скажете?

Речь шла о том, что, хотя «Генрих V» Кена и пользовался несомненным успехом, выход фильма на экраны был встречен множеством ядовитых замечаний наподобие: «Что он о себе возомнил? Он все-таки не Лоуренс Оливье».

— Боюсь, этого я сделать не смогу, — ответил я.

— О, — в явном замешательстве произнес он.

— Я предпочел бы, чтобы вы ему сами это сказали. Если я устрою небольшой званый обед, вы с леди Миллс придете?

Он разулыбался, соглашаясь, мы обменялись телефонными номерами, дело было решено.

Задавать званый обед в люксе пятизвездного отеля — с этим не способно сравниться ничто. Да, конечно, я понимаю, как ужасно это звучит, но про обед вам все-таки расскажу.

Стало быть, происходит все так. Вы говорите работающим на вашем этаже Альфонсо и Эрнесто, что задумали в следующую пятницу пригласить к обеду шестерых гостей, и оба радостно кивают.

Когда наступает назначенный день, Эрнесто приходит к вам с меню и предложениями от шеф-повара и его команды, трудящейся шестью этажами ниже, в подвале. Вы отбираете блюда, которые представляются вам приемлемыми[51], а затем, часов около шести, Альфонсо, которому не хочется, чтобы вы путались у него под ногами, пока он будет заниматься цветами и созданием должной обстановки в номере, отправляет вас на прогулку. К вашему возвращению номер выглядит идеально. Глубокие кресла полукругом расставлены у окна, чтобы из них можно было любоваться сумеречной Темзой. В середине комнаты накрыт большой стол, к нему придвинут второй, поменьше, чтобы за ними смогли разместиться семеро. Я пригласил Хью и Джо Лори, Эмму Томпсон с Кеном и, конечно, сэра Джона и леди Миллс.