Королев. Главный конструктор глазами космических академиков - Владимир Степанович Губарев
На первых порах нам помогало, что вся ракетная отрасль, включая науку, по сути, подчинялась военным нуждам. Создавался ядерно-ракетный щит страны. И полеты в космос или, как изначально их называли, межпланетные полеты, были частью этой программы. Существовал единый центр управления. В США всегда наблюдалась несогласованность между военным ведомством и НАСА (Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства). Второй фактор – появление у нас в 1957 году ракеты Р-7, которая опережала американцев. Она могла вынести на себе тяжелую водородную бомбу, и была способна доставить на орбиту космические аппараты. Третий фактор – плеяда гениальных ученых и конструкторов, каждый из которых создавал вокруг себя школы. Всё это позволило нам в течение почти десяти лет оставаться лидерами. Подчас мы опережали американцев чуть-чуть, но всё-таки опережали. И с первым Спутником, и с успешным орбитальным полетом Белки и Стрелки, и, конечно, с полётом Юрия Гагарина, и с первым полетом женщины-космонавта, и с первой стыковкой на орбите, и с первым лунником… И Алексей Леонов первым вышел в открытый космос.
Во второй половине 1960-х, благодаря немыслимым для нас бюджетам, американцы вырвались вперед. Но я воспринимаю историю космонавтики не как соревнование, а как сотрудничество сначала двух, а потом и большего количества держав. Такова логика исследования: шло накопление опыта. Конечно, конкуренция подстегивала и нас, и американцев. Но стратегически важнее развитие науки и техники, в которое делали вклад и наши, и американские ученые, инженеры, космонавты. А, может быть, и мы – люди, писавшие об этом.
Запуск Спутника и полёт Гагарина – это события одного порядка, и реакция на них была схожей по огромному, всемирному интересу. Впрочем, сначала никто не понимал, что это за явление – Спутник. Просто на ракету, которая создавалась в оборонительных целях, вместо болванки установили шарик, передающий сигналы. Многое решила встреча академика Игоря Курчатова с ракетчиками, когда они показали ему Спутник – и он дал добро на этот проект, увидев в нем перспективу. За несколько месяцев до запуска на одной из конференций выступал Королёв. Он открыто говорил о планах запуска аппарата на космическую орбиту. И мало кто тогда его понял. Всеобщего ликования не было.
После запуска Спутника и до своих последних дней он оставался засекреченным, его фамилию не произносили. Кстати, даже после запуска у нас поначалу не придавали Спутнику должного значения. Сначала газеты сообщали о нем скромно, даже не на первых полосах: «В рамках международного геофизического года в СССР был запущен Искусственный Спутник Земли». Но прошел еще день – и международный резонанс оказался таким мощным, что новости об этом прорыве переместились на первые полосы. С рисунками, стихами, триумфальными шапками… Спутник изменил отношение к Советскому Союзу в мире. Ведь за Западе к нам тогда относились несерьезно, а тут оказалось, что Москва обладает средствами доставки любого объекта в любую точку земного шара. Нас стали уважать и бояться. Это военно-политическая сторона события. Но, конечно, это еще и важнейшая веха в истории космических исследований. Начало космической эры – это именно 4 октября 1957 года.
Гагарин поразил мир ничуть не меньше, чем первый Спутник. В космосе побывал человек! Каждый хотел увидеть этого человека, прикоснуться к нему. Я видел, как принимали Гагарина в разных странах. Он был советским, русским, но в то же время каждый народ его считал своим. Сыном человечества, как это ни громко звучит. И опыт, который Гагарин передал следующим космонавтам, поистине бесценен. Не случайно американские астронавты, первыми ступившие на лунную поверхность, признавались: «Нас позвал в космос Гагарин». Не забыли! Деятельность человека в космосе началась с его 108-миминутного полета, и этого из истории не вычеркнешь.
Космос всегда был и будет связан с политикой. Заслуга Хрущева в том, что он сразу после запуска Спутника понял важность космических исследований. Превратил их в лицо страны. Это дало толчок в том числе и техническому образованию. Да и капиталовложений в космические исследования и технологии, связанные с ними, стало ощутимо больше. Но опека была слишком энергичная, фактически всё делалось «через Хрущёва». Королёв иногда ему подыгрывал. Например, когда незадолго до полёта Гагарина в космос запускали очередного Ивана Ивановича – манекен – вместе с ним в порядке эксперимента находились некоторые сельскохозяйственные культуры, в том числе – и на это делалась ставка – зёрна кукурузы. Конечно, Хрущеву это должно было прийтись по душе. Правда, после полета Гагарина о кукурузных зернах, побывавших в космосе, уже никто не вспоминал. Вполне логично, что их заслонили более громкие и очевидные успехи. Как известно, Хрущев с тех пор полюбил общаться с космонавтами, стал инициатором многих начинаний, связанных с покорением космоса. Говоря политическим языком, превратил эту тему в символ своего правления.
Брежнев был компетентнее, он больше доверял учёным, понимал их. Я вспоминаю, как однажды День космонавтики отмечался в театре Советской армии. В кулуарах мне довелось быть свидетелем интересного зрелища: в фойе стоял академик Мстислав Келдыш с группой учёных – и вдруг появился Брежнев в окружении членов Политбюро. Так генеральный секретарь сразу бросился к Келдышу, обнял его, как-то подчеркнуто радушно поприветствовал – с большим уважением. После этого к президенту академии наук выстроилась очередь: все члены Политбюро последовали примеру Брежнева. Это был не просто ритуал. Брежнев понимал, с кем имеет дело, ощущал масштаб личности Келдыша, знал о его роли в космическом проекте.
Здесь нужно вспомнить и о встрече Брежнева с ракетчиками – Владимиром Челомеем и Михаилом Янгелем в 1972 году – когда он разрешил из спор и принял решение, надолго определившее развитие этой отрасли в нашей стране. Мы стали производить и
