Лавров - Александр Иванович Володин
Мать Лаврова то и дело пересылала Елене Андреевне Штакеншнейдер прошения.
«Владыка, отец наш!
Еще раз осмеливаюсь припасть к твоим ногам, Государь Всемилосердный, прости тебе всегда верноподданного, сына моего отставного полковника Петра Лаврова.
Позволь ему вернуться в Петербург, к его детям, которые оставлены самим себе. Дочь болезненная, слабая, должна лечиться. И сам мой сын подвержен нервным припадкам…
О, Великий царь, внемли старой матери мольбу…» Ответов не было.
Ходила на приемы к властьдержащим высоким чиновникам Елена Андреевна — безрезультатно.
2 мая 1869 года вологодский губернатор обратился с ходатайством к министру внутренних дел: нельзя ли Лаврова, поведение которого безукоризненно, а состояние матери — крайне болезненно, вернуть вновь под строгий надзор в Вологду. Министр, не желая вступать в новые трения с III отделением, сделал на этой бумаге такую пометку: «Я убежден, что согласья не последует, а потому отложить…» Отложили.
Тут-то и вмешалось одно «нечаянное», а скорее всего давно обговоренное и подготовленное «обстоятельство».
Распоряжение вологодского губернатора от 10 ноября 1869 года — «Вологодскому городскому и уездным полицейским управлениям по Вологодской губернии». Секретно. Циркулярно. «Находившаяся в Вологодской губернии политическая ссыльная, варшавская уроженка Анна Чаплицкая, получив разрешение переселиться на жительство под надзор полиции в Пензенскую губернию и выехав в оную в феврале 1869 года, по настоящее время не прибыла по назначению».
По распоряжению министерства внутренних дел Чаплицкую уже месяц как разыскивали по всей России, а ее здесь не было. Она была в Париже.
Знал ли Лавров о бегстве Чаплицкой? Ну конечно же. Скорее всего при проезде ее через Вологду он встречался с нею. И сам готовился последовать за ней.
То, что Лавров стремился за границу, не подлежит сомнению. Его письмо к князю А. А. Суворову от 10 марта 1869 года — прямое свидетельство этого. Правда, Лавров пытается, как это видно из письма, добиться переезда за границу легальным путем: он пишет о том, что продолжать свои «научно-кабинетные» исследования по истории наук и истории мысли в ссылке он не имеет возможности (а в этой области, говорит Лавров, я «могу еще сделать кое-что свое и принести пользу русскому слову, русской мысли»), что здоровье его становится все хуже… «Высочайшей власти не желательно, чтобы я находился в столице, центре всей деятельности в России… Нельзя ли дать мне возможность работать в скромной сфере науки, не возвращая меня в столицу? Мне кажется, что это средство есть: дозволить мне жить за границей… Прожить года два или три в Гейдельберге или Бонне, в хорошем климате, имея под руками значительные учебные пособия, было бы для меня единственным средством завершить задуманную работу…»
Впоследствии, в письме к сыну от 24 июля (5 августа) 1870 года, Лавров признавался: «Я имел очень мало надежды на успех моего обращения к князю Суворову, но считал своею обязанностью сделать все от меня зависящее, чтобы не прибегнуть к последней тяжелой мере — к эмиграции. Князь Суворов ответил словесно, отклонив от себя подобного рода ходатайство».
Да и не было уже тогда у князя былой силы — даже если б захотел, вряд ли мог он посодействовать Лаврову.
Как бы то ни было, когда Лавров писал письмо Суворову — решение им было принято.
По свидетельству самого Петра Лавровича, содержащемуся в неопубликованном наброске «Мой побег из ссылки» (1880), убедившись — после высылки в Кадников, — что скорого конца ссылки ожидать нечего, он принял решение готовиться к побегу. «При этом главным лицом, с которым я вел об этом переписку, был мой зять Михаил Федорович Негрескуло и его приятель Фридберг».
В самый день отъезда Лаврова из Вологды в Кадников, 3 октября 1868 года, Н. В. Шелгунов в письме к жене — Л. П. Шелгуновой (2 мая она уехала из Вологды в Петербург хлопотать о переводе мужа в местность, более близкую к Петербургу или Москве) писал: «Михаил Федорович Негрескуло живет в деревне, в Лужском уезде. Имей это в виду и узнай, когда Негрескуло приедет в Петербург».
Умный, образованный человек, выступавший в печати по педагогическим вопросам, Негрескул — было ему в это время около 25 лет — пользовался значительной популярностью в радикальных кругах Петербурга, особенно среди молодежи. Вместе со своими друзьями он начал было переводить работу К. Маркса «К критике политической экономии»… По-видимому, Лавров немало был наслышан о нем от дочери. И скорее всего именно выполняя просьбу Петра Лавровича Николай Васильевич Шелгунов сообщал жене о местонахождении Михаила Федоровича. Как знать — не задумывал ли уже тогда Петр Лаврович свой побег?
Из записок Е. А. Штакеншнейдер: «…Его (Лаврова. — Авт.) зять Негрескул встретился однажды у меня с двумя молодыми людьми… и без всяких предисловий обратился к ним с вопросом, не возьмется ли один из них провезти кого-то, кого он не называл, из Кадникова до железной дороги на лошадях». Правда, это было уже, скорее всего, в 1869 году. Но как знать?..
В конце 60-х годов Негрескул — один из активных участников студенческих выступлений в Петербурге. В это время особо рьяную деятельность среди молодых революционеров развивал Сергей Нечаев, претендовавший на роль руководителя. Когда в январе 1869 года начались преследования студенческих вожаков, Нечаев инсценировал свой «арест», а затем скрылся за границу. Оттуда он направил студентам университета, Медикохирургической академии и Технологического института специальную прокламацию. В ней он извещал о своем «бегстве из промерзлых стен Петропавловской крепости». Это была заведомая ложь. Лгал Нечаев и тогда, когда, явившись к одному из известнейших революционных эмигрантов, Михаилу Александровичу Бакунину, выдал себя за представителя широкой революционной организации: в действительности таковой в России тогда и в помине не было.
Близкий друг Германа Лопатина, Негрескул, хотя и поддерживал связи с некоторыми нечаевцами (П. Г. Успенским), самого Нечаева не переносил, не верил ему, называя его «шарлатаном». Уехав около 10 февраля 1869 года за границу с задачей разоблачить мистификаторство Нечаева, Негрескул, помимо всего прочего, взял на себя — по просьбе Лаврова — миссию переговоров с Герценом относительно устройства дел Петра Лавровича — в случае его удачного побега из России. Встреча с Герценом могла состояться в Ницце или в Женеве. Рекомендовали Негрескула Герцену, по-видимому, М. В. Трубникова и А. А. Черкесов. На следующий день после приезда в Женеву, 11 мая (29 апреля) 1869 года, Герцен пишет о Негрескуле Н. А. Огаревой-Тучковой: «Он женат». И в скобках, кажется не без удивления, добавляет: «Как же это Труб[никова] и Черк[асов] не знали, что он женат на дочери знаменитого Лаврова?»
«В начале лета 1869 г., — писал впоследствии Лавров, — мой зять был за границей, виделся с Герценом
