Борис Хотимский - Непримиримость. Повесть об Иосифе Варейкисе

Все это застали Юдановы и Черкасский, вернувшись в домик на Левашовской.

Только что все они, преисполненные негромкой радости, сошли со ступенек одного из подъездов розово-бирюзового Мариинского дворца, где сам комиссар по: гражданским делам товарищ Чудновский поздравил с законным браком гражданина Украинской Советской республики Черкасского Мирона Яковлевича и гражданку Юданову-Черкасскую Нелли Ильиничну. Только что они намеревались нешумно отметить в скромном семейном кругу это неповторимое событие. И вот…

С Нелей началась истерика — с трудом привели в чувство, теперь лишь тихо и безостановочно плакала. Мирон Яковлевич тщетно пытался успокоить ее. Илья Львович метался в отчаянии по комнатам, все надеялся отыскать письма Толстого (а вдруг все же не сгорели?). Елена Казимировна сперва окаменела, затем — прямая, напряженная — медленно достала ведро, медленно подошла с ним к крану и включила воду.

— Мирон Яковлевич, родной мой! — она в который раз не позволила себе разрыдаться. — Об одном умоляю. Снимите там… Бузука, уберите куда-нибудь. Я не могу…

Черкасский пытался осмыслить случившееся.

С такой откровенной наглостью, почти в центре города, среди бела дня, как раз когда утомленные патрули возвратились в казармы… Слава богу, что не оказалось дома женщин — страшно даже представить себе, что тут могло быть! И в то же время точила досада, что все произошло в его отсутствие: уж он бы не одну бандитскую сволочь уложил на месте преступления.

Судя по записке, здесь похозяйничали анархисты, которые пришли в Киев с войсками Муравьева. Нет, он ни минуты не жалеет, что не откликнулся на предложение Лютича. Водить в бой подобное отребье он не намерен! Однако делать нечего, придется обращаться к нынешним властям, больше не к кому. И Мирон Яковлевич снова отправился в Мариинский дворец.

Там выслушали его рассказ внимательно и сочувственно. Сообщили, что Муравьев уже отправился под Одессу, на Румынский фронт, с ним ушли и анархисты, последние буквально только что. Вполне возможно, что перед самым уходом и напакостили: дескать, ищи ветра в поле. Но оставлять такого дела, конечно, никак нельзя — революция должна решительно избавляться от любых компрометирующих ее попутчиков. Поэтому попросила написать все, как было, дали бумагу, ручку и чернила. Заметив, что пишет он левой рукой и с превеликим трудом, предложили продиктовать. Хотя надежда на возмездие была почти потеряна, Мирон Яковлевич продиктовал все, что считал нужным для дела, и поставил свою подпись. Росчерк его, естественно, теперь изменился, правой рукой получалось иначе, но это не вмело какого-либо значения.

Понимая, что ничего другого предпринять он больше не может, Мирон Яковлевич заторопился домой.

Вниз по Александровской неторопливо проследовал конный патруль червонных казаков. Томно избоченясь, всадники набирали повод, сдерживая лошадей, скользивших по оледеневшей мостовой. Один из них оглянулся на пересекавшего улицу человека в офицерской шинели и черной папахе. Румяное лицо молодого казака выражало более бесхитростное любопытство, нежели революционную бдительность. Мирон Яковлевич не удержался и по-свойски подмигнул «червонцу». На душе чуть полегчало.

Когда пришел, Неле все еще было худо. Плакать перестала, но дрожала, бедняжка, безудержно. Илья Львович совсем раскис, сидел на стуле поникший, глядел бессмысленно на покосившийся портрет Толстого, на его бороду — всю в прилепленных окурках. Простейшее дело — подойти и хотя бы убрать с бороды своего кумира эти возмутительные окурки, хотя бы с этого начать… Нет, с места не двигался. Даже не оглянулся на вошедшего зятя, ни о чем не спросил.

Только Елена Казимировна, побледневшая и осунувшаяся, держалась все же молодцом, пыталась навести в царившем вокруг кошмарном хаосе хоть какой-нибудь порядок. И даже пыталась пошутить насчет своей королевской крови, но не договорила, чуть было не сорвалась, однако справилась и продолжала мести, вытирать полы и отжимать коченеющими пальцами холодную мокрую тряпку, поднимать и расставлять по местам опрокинутые стулья, а заодно следить за плитой в кухне, где уже готовился наскоро какой ни есть обед…

Птицы покидают разоренное гнездо. А люди? Люди поступают по-разному.

Юдановы не хотели, но решили покинуть Киев. Вечером в тот же день, после недолгого семейного совета, вознамерились — пока не оборвалась железнодорожная связь с Россией — добираться до Симбирска. Безотлагательно, налегке. В Симбирске — Ася с мужем, там далеко от наступающих немцев, как-нибудь устроятся, что-нибудь придумают, не пропадут.

16. ЗАБОТЫ

Заместитель наркома социального обеспечения Варейкис крутнул головой — отросшие волосы упали на лоб, он тут же откинул их привычным движением.

Забот полон рот. Более всего донимает безработица, унаследованная от прошлого и усиленная затянувшейся войной. В одном только профсоюзе харьковских металлистов — более трехсот безработных. А среди торгово-промышленных служащих — до полутысячи.

Что можно сделать сегодня же, без промедления? Дать им бесплатные или хотя бы дешевые обеды? А оставшихся не только без хлеба, но и без крова, разместить по общежитиям? Явно недостаточно! Ну, можно еще организовать общественные работы. Не только можно — нужно! А из каких фондов оплачивать их?..

Иосиф Михайлович начинает шагать по кабинету.

Он уже советовался с наркомом финансов Валерием Межлауком и наркомом труда Борисом Магидовым. Разногласий меж ними вроде не возникало. Но иной раз даже при полном согласии воз не сразу с места сдвинешь.

Шагание по кабинету не помогло — пороха не выдумал. Снова сел за рабочий стол. Принялся за изучение очередной бумаги, которую только что принесли.

Судя по стилю, текст составлял профессиональный писака — не тотчас вникнешь. Пришлось перечитывать.

«Выполнение означенных распорядительных действий… не может не замедлиться ввиду чрезвычайных обстоятельств настоящего момента, и, помимо этого, своевременное оповещение о них страховых присутствий представляется крайне затруднительным ввиду расстройства почтовых сообщений. По крайней мере Областной народный комиссариат труда, к ведению которого также относится социальное страхование, никаких указаний и распоряжений по сему предмету от Совета и Центральной комиссии до сих пор не получил и в точности даже неизвестно, действительно ли означенные учреждения уже организованы…»

Но ведь это явно адресовано Магидову, а не Варейкису. Опять напутали! Передать бы по назначению — пускай нарком труда ломает голову… Однако этак можно превратиться в бюрократа похлеще царских…