Шарль Азнавур - Прошлое и будущее
— Одну минуту, сейчас посмотрю.
Человек снова взял трубку и сказал:
— Мест нет.
— Вы что, смеетесь? Его же никто не знает.
— Да, но тем не менее мест нет.
— Да ладно, не смешите меня, найдите два места…
— Сибилла, уверяю вас, мест нет, и все тут! Даже стоячие все проданы! Может быть, мне удастся устроить для вас два места на сцене, за певцом…
Кончилось тем, что она заполучила‑таки два стула, чтобы видеть меня со спины. Таким вот образом в 1963 году я дебютировал на сцене «Карнеги — холла» в Нью — Йорке, причем на сцене сидело человек триста, в основном американцы. В зале было много музыкантов и людей, которым полюбился фильм «Стреляйте в пианиста». Пресса на следующий день была единодушна в своей оценке, и разнообразные приглашения посыпались фадом. Но нам пора было уезжать, и мы короткими перебежками всегда под аплодисменты продвигались в сторону Лос — Анджелеса, который находился в двух шагах от студий грамзаписи легендарного Голливуда. Я выступал в зале, где в то время проходили вручения премий «Оскара». Моим «Оскаром» было то, что в первых рядах на моем выступлении сидела цепочка звезд, перед которыми мы с Аидой в детстве преклонялись. Перед выходом на сцену Джина Лоллобриджида в сопровождении Гленна Форда пришла в актерскую уборную обнять меня. То, что мы разговаривали по — французски, не понравилось ее спутнику, который с раздражением бросил: «А нельзя ли говорить по — английски?». Но к концу моего выступления, которое его, похоже, задобрило, оттаял и даже попытался произнести несколько фраз на французском языке. Впервые пресса была единодушна со зрителями и, к моему огромному удивлению, хорошо отзывалась о моем турне. Одна газета даже дала заголовок: «Шарль Азнавур заводит друзей быстрее, чем де Голль — врагов».
По возвращении в Нью — Йорк в моем гостиничном номере состоялась «встреча в верхах» для того, чтобы наметить политику на следующий приезд. Я выдвинул идею петь в университетских театральных залах, что в то время было очень распространено. Специальный комитет выбирал артиста, которого приглашали на следующий сезон.
— Можно ли снять залы?
— Да, за свой счет — конечно. Но молодежь совершенно не знает, кто ты такой. Им нужна знаменитость.
— Сколько стоят билеты?
— В среднем пять долларов.
— О’кей, у меня есть для вас знаменитость. Мы будем продавать билеты по доллару.
— Но ты же ничего не заработаешь!
— Если я покрою все расходы и все пройдет успешно, то не напрасно вложу деньги.
И на следующий сезон я отправился той же дорогой с несколькими дополнительными остановками — в Далласе, Новом Орлеане и, что важнее всего, в десятке университетов. Сколько воды утекло с памятного концерта в «Пакре»! Я гордился результатом поездки: не пытаясь экономить, я смог окупить все свои расходы. Со мной ехали рекламный агент Ришар Балдуччи, секретарь Жак Вернон, мой французский импресарио Жан — Луи Марке, режиссер Дани Брюне, отвечавший также за звук и освещение, и пять французских музыкантов, которым удалось получить разрешение на работу от очень влиятельного «Союза американских музыкантов», что в то время было большой редкостью.
Безголосый
В то утро я проснулся без голоса. Нет, я потерял его не частично, а полностью. Несмотря на то, что на глазах у меня была маска, а в ушах — беруши, я не мог уснуть добрую половину ночи. Самое ужасное, что может грозить певцу, это недосыпание. Проснувшись в плачевном состоянии, уткнулся глазами в чемоданы — да что я говорю, в дорожные баулы — морда просит кирпича, а кожа выцветшая, как старая губка. Я надрывно кашлял, чтобы освободить бронхи. В ужаснейшем расположении духа бросил взгляд в зеркало. Какой ужас! Мне сто пятьдесят лет! Это непоправимо, абсолютно непоправимо. Я сделал все, что мог, пытаясь исправить ситуацию: глотил, солюпред, флюмицил, ингаляции — никакой реакции. Закутанный так, словно собирался ехать в Сибирь, явился в театр. Артистическая уборная была оформлена с шиком — корзина с фруктами, три бутылки бордо из лучших сортов винограда, толстая пачка телеграмм. Распространитель билетов сообщил мне, что все места были взяты с боем и проданы за одно утро. Настоящая катастрофа! Что делать? Я не мог извлечь из этого чертова горла ни единого звука! Вызвали врача, который смог приехать только после того, как закончилась партия в гольф. Ожидая его, я метался, словно тигр в клетке. Наконец он явился в костюме игрока в гольф, этакий уверенный в себе сноб, просто умереть можно. Первыми его словами были: «Обычно по воскресеньям я не езжу к больным». Подумать только, за такие‑то деньги! Открывая свой саквояж, он спросил: «Так что с вами приключилось?» — «Я потерял голос, но через час должен петь». — «А, так вы поете?» Придурок! Где он находится, и зачем, он думает, его позвали? Последовала рутинная проверка — он измерил давление (странно, что не сделал кардиограмму), обследовал уши, словно все это имело какое‑то отношение к голосовым связкам! «Так вы, значит, певец?» Вот идиот, он же находится в моей артистической уборной, весь город обклеен афишами, одна из которых, кстати говоря, висит на стене прямо у него перед носом.
— Так вы сегодня вечером поете?
Я только что сообщил ему об этом, но все же старался сохранять спокойствие.
— Через час. Когда со мной такое случается, мой врач колет мне камфору или черт его знает что еще, и я могу быть уверен, что выступление состоится.
— А почему вы его не вызвали?
— Да потому, что мы находимся в пятистах километрах от моего дома!
Поскольку он, явно не слушая меня, рылся в недрах своего саквояжа, то опять процедил сквозь зубы:
— Надо было вызвать своего лечащего врача.
Я был готов его убить. Пришлось повторить:
— Один укол решил бы все проблемы.
— Об этом не может быть и речи, я никогда не делаю уколов, пропишу вам таблетки. Через час будете петь, как тенор.
Вот это как раз было бы лишним.
Затем он забеспокоился по поводу гонорара. Оно и понятно, ведь никого не пускают играть в гольф бесплатно.
— Мой менеджер в соседней комнате, он рассчитается с вами.
Он оставил мне несколько пилюль и рецепт, упаковал все свои пожитки и снова повторил:
— Так вы, значит, поете?
Затем, довольный собой, очистил поле. Через час я вышел на сцену. Голос у меня был хриплый, но я кое‑как выпутался из этой неприятной ситуации. Публика еще помнила меня в самом начале карьеры, когда мой голос звучал, словно из лавки старьевщика, — некоторые даже отсылали назад в магазин только что купленные пластинки, думая, что им продали подержанный товар. Так что они почти не заметили разницы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});