Сергей Зинин - Неизвестный Есенин. В плену у Бениславской

Есенин получал приличные гонорары, но значительно ниже, чем Демьян Бедный. В минуты безденежья Сергей дома объяснял и доказывал Галине, что это несправедливо. Его голос громко звучал в комнате:

— Нет, скажите мне, почему я, русский поэт, должен сидеть без денег, в то время как Демьян Бедный получил в Госиздате 35 000 рублей!

Галине приходилось объяснять, что таких денег Демьян Бедный, возможно, и не получал, что это выдумки завистников его славы, хотя прекрасно понимала, что государство всегда будет поддерживать тех, кто ему служит и слагает подходящие песни.

Есенин, не слушая ее, начинал повторять безадресно:

— Отдай, отдай мои деньги!

Побывав в Грузии, он любил рассказывать:

— Вот в Грузии поэтам хорошо: Совнарком грузинский заботится о них, точно о детях своих. Приедешь туда — как домой к себе. А у нас что?

«Благодаря этому положению, — делала вывод Г. Бениславская, — он озлобился и стал бесцеремонным, ему стало все равно, где и как получать деньги, он чувствовал свое право на них: раз это право не признают, раз в этой области царит несправедливость — значит нечего играть в благородство. Очень чуткий ко всякой несправедливости, порывистый как в увлечении, так и в разочаровании, он и здесь быстро пришел к крайности. Раз обижают, обманывают — значит надо бороться и защищаться».

Есенин стал публиковать одно и то же стихотворение в нескольких газетах и журналах. Практика перепечатывания одного и того же произведения в разных изданиях встречалась в то время нередко. В. Шершеневич, зная это пристрастие Есенина, вспоминал, что тот «считал личной обидой для себя, если он одно и то же стихотворение печатал меньше, чем в пяти-шести сборниках. Мы его всегда упрекали:

— Сережа! Восьмой раз печатаешь!

— Ну уж и восьмой?

— Ну вот, смотри: в пяти сборниках — раз, в журнале — два, в двух изданиях такой-то своей книги! Итого — восемь!

— А что же делать? Пишу я мало. Стихотворение должно меня кормить! А кроме того, почему актер может изо дня в день читать с эстрады одно и то же стихотворение, а я не могу его десяток раз напечатать? Что публика любит в «Кармен»? Арию Тореодора, которую знает не хуже, чем певец. Ее и идет слушать. И в сборниках то же. Публика любит читать то, что уже знает. Думать не нужно, и каждый решает: «Какой я умный! Всю литературу знаю. Что ни прочитаю, ан глядь, знаю!»

Галина не осуждала Есенина, понимая, что у него профессиональная литературная работа была основным источником заработка, но, к сожалению, эта работа зависела от поэтического вдохновения. «Сергей Александрович очень страдал от своей бездеятельности, — вспоминала она. — Нечем стало жить. Много, очень много уходило и ушло в стихи, но он сам говорил, что нельзя ему жить только стихами, надо отдыхать от них. Отдыхать было не на чем. Оставались женщины и вино. Женщины скоро надоели. Следовательно — только вино, от которого он тоже очень хотел бы избавиться, но не было сил, вернее, нечем было заменить, нечем было заполнить промежутки между стихами. «Не могу же я целый день писать стихи. Мне надо куда-то уйти от них, я должен забывать их, иначе я не смогу писать», — не раз говорил он в ответ на рассуждения, что нельзя такое дарование губить вином».

В такие критические минуты Бениславская остро ощущала свою беспомощность, но все попытки быть полезной поэту наталкивались на отрешенность, безразличие Есенина.

В апреле 1924 года Галина Бениславская не выдержала и упрекнула Есенина за равнодушное отношение к ней: «Вы ко мне хорошо относитесь, мне верите. Но хоть одним глазом Вы попробовали взглянуть на меня? (…) Я совершенно прямо говорю, что такую преданность, как во мне, именно бескорыстную преданность, Вы навряд ли найдете. Зачем же Вы швыряетесь этим? Зачем не хотите сохранить меня? Я оказалась очень крепкой, на моем месте Катя и Рита давно свалились бы. Но все же я держусь 7-мь месяцев, продержусь еще 1–2 месяца, а дальше просто «сдохну». А я еще могла бы пригодиться Вам, именно как друг».

Этот крик души поэтом не был услышан.

В августе 1924 года Есенин жил в Константинове, работая над «Поэмой о 36». За период с 7 по 20 августа он не отправил Бениславской ни одного письма или записки. В конце второй декады августа Галина берет очередной отпуск и уезжает в Крым.

Так случилось, что возвращение Есенина из деревни в Москву 20 августа совпало с отъездом Бениславской на юг. Такого оборота Сергей не ожидал. О его реакции сообщала Бениславской Екатерина: «Сергей уехал на Кавказ с Вардиным. Очень жалел, что не попал к тебе. Ну что же делать? Как он говорил, а все-таки к тебе хотелось. Он каждый день вспоминал про тебя, показывал, как ты ходишь и прочие твои достоинства. Хотел ремонтировать комнату, но уехал, ничего не сделав. Ах, черная, если бы ты видела Сергея на другой день после твоего письма (второго), ты бы хохотала до упаду, ведь он решил ехать к тебе, а в этот вечер он сделал сразу несколько путешествий, каких, расскажу потом».

В Крыму Галина немного успокоилась, телеграфирует Ане Назаровой: «Изумительно хорошо всех целую Галя». Устроилась на отдых в Гурзуфе. Через три дня отправила Назаровой коротенькое послание: «Аня. Привет. Жара. День купанья, а не писать хочется. Всем привет. Эх, тебе бы здесь! 23/VIII. Галя».

На другой день пишет нежное письмо Есенину:

«Сергей Александрович, хороший мой, как жаль что Вы не здесь. До чего хорошо! Обо всем забыть можно. Сейчас вечер. Я только что вернулась с моря. А это море — живое, дышит, говорит. И возле скал волнуется, так настойчиво волнуется, что невольно вслушиваешься — в чем там дело?

Кругом тихо, тихо, только вдали, как чье-то сердце неугомонное, стучит моторная лодка. И как звезды в небе, на море мерцают огни лодок и пароходов. — Все это лирика, но никуда от нее не денешься — все ею пропитано. Когда же Вы приедете? И приедете ли? Боюсь, что дела денежные задержат Ваш отъезд и не видать мне Вас здесь. А хочется именно здесь Вас увидеть. Сергей Александрович, милый, просьба к Вам большая. Дайте мне телеграмму (Гурзуф, Генуэзская башня — мне), приедете ли и когда. А то письма пока я дождусь от Вас. Ладно?

Боже мой, гармоника-то повсюду — и тут за окном заливается. Хорошо! Ну, целую крепко. Жду телеграммы, а потом приезда. Простите за беспорядок в письме. Галя. 24. VIII.24. Если приедете в Ялту — телеграфируйте № телефона — я отсюда могу позвонить».

На следующий день написала Ане Назаровой:

«Милая Аня. Пишу с дороги из Кореиза (там, где была Яна) — автомобиль застрял — бензину не хватило, пока наливают. До чего хорошо! Только лень писать. Где буду жить, еще не знаю. Вот еду в Алупку — посмотреть ближайшие деревни. Купались в Севастополе, в Ялте. Вот. Отдыхать буду вовсю. Целую. Галя».