Плследний из Мологи. Жизнеописание архимандрита Павла (Груздева) - Наталья Анатольевна Черных
Мужика забрали, дали ему 10 лет по 58-й статье.
В те годы Александр Иванович Груздев предсказал, что из их семьи будут сидеть двое: бабушка и Павел, бабушка недолго, а Павлуша — много лет. И правда, бабушку Марью Фоминишну арестовывали, но «в кутузке» просидела она всего один день, ее выпустили.
Об отцовском предсказании о. Павел рассказывал близким уже спустя десятилетия после лагерей.
Очень выручали жителей Кулиги и Мологского уезда богатые окрестные леса — настоящая тайга, полная грибов и ягод. Были даже рощи дуба, из которого мастера готовили сани для крестьян на всю округу. Недалеко от дома можно было заблудиться.
«Отправят нас за ягодами, — вспоминает двоюродная сестра о. Павла. — Гонобобель у нас такой был. Павел говорит:
— Танька, пойдем.
— Нет, не пойду, туча такая, дождик будет.
А он: «Пойдем». Пошли, да и заблудились.
Идем, смотрим: сосны, елки, где же мы? Гром гремит, гроза начинается. Я реву, а уж он меня ругом.
Полез на елку — а елки там большие, недалеко от городского кладбища — забрался на вершину:
— Не знаю, где мы.
Я еще шибче реву — годов четырнадцать мне было, может, меньше. Так устали мы с ним. Дернет меня за руку: «Пойдем быстрей». Кое-как в город вышли, в Мологу, кладбище полевей осталось. Пришли домой. Я ему говорю: «Никогда больше с тобой не пойду». А он: «Пойдешь, никуда не денешься».
Было это в году 1934–35-ом. По воспоминаниям мологжан, в 1935 году отменили карточную систему, в мологских магазинах появилось все: хлеб, булочные изделия, колбаса, сахар, масло. И в деревнях не бедствовали: «На чердаке — клюква, яблоки с брусникой в кадках, грибов насолят, куры свои, скотина — голодные не были, жили просто».
В эти же годы появилось в Мологе электричество. Что касается деревень — там по-прежнему жгли лучину, кажется, до самого переселения; во всяком случае, деревенские переселенцы говорят, что у них электричества тогда не было. Не светила «лампочка Ильича» и в Большом Борке. Молодежь собиралась на вечеринки при свете свечи или керосиновой лампы, развлечения были те же, что у дедов и бабок: святочные коляды и хороводы, песни, пляски, старинные гаданья. В половодье катались на лодках по разливу до рассвета с песнями под гармошку. Груздевскую молодежь, особенно Пашу и Лешу, в деревне любили — «заводные они были — что Леша, что он. Такие выдумщики, что придумают — так хоть стой, хоть падай. И очень способные. Паша добрый — он и пошутит, и посмеется». Но редко гулял Павлуша Груздев — «нас, молодых, груда, а он все время один, дома, по работе. Жили бедно: одни холщовые штаны на троих — как тут погуляешь?»
Одна женщина, родом из Большого Борка, землячка о. Павла, говорила в недоумении: «Мы его звали Павлушок-вертушок. И никогда не думали, что он станет священником». Поступки его уже тогда казались чудаковатыми.
— Приходит ко мне, — рассказывает эта женщина, — мама у меня тогда недавно умерла, ее икона над столом висела, а перед ней лампадка. Так он молча влез на стол, взял лампадку и ушел. Ну как это понимать?
«Милая ты моя, — думает в ответ духовная дочь о. Павла, рассказавшая мне этот эпизод, — ведь ты, наверно, никогда лампадку не зажигала после смерти мамы…»
«Они ведь не понимали, — добавляет она к своему рассказу, — а считали его дураком».
Между тем и в 30-е годы в Мологе Павел Груздев живет той же жизнью, что в Афанасьевской обители и монастырях Новгорода. «14 (27) сентября 1935 года был в Ростове, стоял Литургию в Успенском соборе и прикладывался и молился перед ракою святых мощей святителя Феодора, Ростовского чудотворца», — сохранилась запись в батюшкином дневнике. В каких еще храмах и обителях ярославского края успел побывать Павел Груздев перед тем, как страшная «безбожная пятилетка» уничтожила последние святыни — неизвестно, не сохранилось о том никаких записей и воспоминаний. Но то, что отец Павел, как никто другой, знал в деталях и подробностях не только всю историю ярославской епархии, но по именам почти всех иноков и инокинь древних ростовских, переславских, угличских монастырей — факт неоспоримый, его подтверждают все.
Что удивительно, но жизнь к 36-му году, по воспоминаниям мологжан, как будто стала налаживаться — или те последние годы перед затоплением кажутся особенно светлыми и безоблачными? После долгих послевоенных мытарств и голода, насильственной коллективизации и репрессий вдруг наступило непродолжительное спокойствие и сытость. Многие вспоминают мологский элеватор — «большущий, 12-этажный, зерно сваливали — пшеница крупная, как ягоды». Он был построен специально для хранения семян элитных луговых трав зональной селекционной станции и стоял на берегу реки Мологи.
Когда разрушали его перед затоплением, кто-то из Груздевых — или Александр Иванович, или Павел — взяли на память чугунную дверцу от печки. Сейчас эта дверца от мологского элеватора в доме Груздевых на ул. Крупской — тоже у печки. Даже мологскую тюрьму, которая была переполнена в 1918–19 и двадцатые годы — угрюмое трехэтажное здание на берегу Волги — переделали под общежитие. В городе открылись три техникума: педагогический, индустриальный и сельскохозяйственный.
