Плследний из Мологи. Жизнеописание архимандрита Павла (Груздева) - Наталья Анатольевна Черных

Н.А. Черных

Последний из Мологи

Жизнеописание архимандрита Павла (Груздева)

Введение

«Отец Павел — загадка», — говорят сейчас в Верхне-Никульском. Где истоки этой загадки и корни этой тайны? Не в древней ли земле, ушедшей под воды рукотворного Рыбинского моря, на берегу которого почти тридцать лет и три года возносил молитвы Богу, юродствовал, шутил и смеялся, садил огород и ходил по грибы мологский переселенец, бывший узник Вятлага, «арестант матерый и монах бывалый», как говорил о себе отец Павел? Почему же так часто повторял он: «Я — последний…»? Может быть, последний — из Мологи?

Последний из Мологи

Жизнеописание архимандрита Павла (Груздева)

Напишем помолясь

Часть первая

Воскресенский собор г. Тутаева, возвышающийся над правобережьем Волги, словно огромный пятимачтовый корабль, приплывший к нам из глубины веков, таит в своих древних отсеках предания и святыни. Здесь хранится Борисоглебский престол из первой деревянной церкви во имя Бориса и Глеба, построенной в 1238 году жителями Ярославля, что бежали, спасаясь от татар. Первые канонизированные русские святые князья Борис и Глеб стали покровителями Борисоглебской слободы — правобережья Романова-Борисоглебска, как раньше назывался современный Тутаев.

Рядом с царскими вратами висит древний деревянный крест со скульптурным изображением Спасителя, в незапамятные времена приплывший по Волге и найденный на берегу жителями Борисоглебска. В память этого события ежегодно 14 сентября совершается крестный ход.

А вот одна из любимейших икон о. Иоанна Кронштадтского — образ Богоматери «Благодатное небо». Это список с чудотворного оригинала, сделанный в Санкт-Петербурге в 1900 году в доме Вл. Мордвинова живописцем Епанченковым. Икона была передана Иоанновскому женскому монастырю в Петербурге, оттуда она переселилась в Успенско-Вауловский скит Романово-Борисоглебского уезда, и отец Иоанн Кронштадтский специально приезжал сюда служить молебен перед любимой иконой. Служил батюшка Иоанн и в Воскресенском соборе — как и другой канонизированный святой нашего времени Патриарх Тихон. Их живые молитвы возносились перед главной святыней храма — чудотворной иконой «Всемилостивый Спас», написанной, по преданию, в первой трети XV века вологодским святым Дионисием Глушицким.

Есть сведения, что первоначально «Всемилостивый Спас» принадлежал мужскому монастырю, находившемуся на месте нынешнего Воскресенского собора и помещался в куполе (был «небом») деревянного храма обители. И вот ростовский митрополит Арсений, увидев эту необыкновенную, огромных размеров икону, распорядился взять её в свой архиерейский дом. Было это в 1749 году, и прошло почти полвека, прежде чем жители Борисоглебска исходатайствовали возвращения своей святыни. Всю дорогу от Ростова люди несли её на руках, а там, где у ручья Ковать, не доходя трёх вёрст до города, они остановились обмыть икону от дорожной пыли, забил целебный родник. В память возвращения «Всемилостивого Спаса» на образе был сделан венец с датой: 18 сентября 1798 года. В прошлые столетия вёлся даже список исцелений от чудотворной иконы, сейчас он находится в Ярославском областном архиве.

Большевики не тронули икону Спасителя, а только сняли с неё богатую серебряную вызолоченную ризу весом 2 пуда 10 фунтов, когда в 1922 году прошла грабительская кампания «изъятия церковных ценностей». Вообще по сравнению с другими храмами Воскресенский собор не сильно пострадал в годы советской власти: убранство почти всё на своих местах, как в девятнадцатом веке, и богослужения никогда не прекращались, так что место это очень намоленное.

Именно здесь, в Воскресенском соборе, в нижнем зимнем храме перед огромной иконой «Всемилостивого Спаса» я впервые услышала об архимандрите Павле (Груздеве), и вдруг имена святых князей Бориса и Глеба, о. Иоанна Кронштадтского и Патриарха Тихона связались в живую цепочку, продолжением которой стало имя ярославского старца. Он родился на заре исполненного потрясений столетия и умер на самом его закате, вобрав в себя целую эпоху. Воспитанный в Мологском Афанасьевском монастыре, о. Павел был свидетелем разграбления и уничтожения родной обители, затопления целого края. Пройдя сквозь тюрьмы, лагеря и ссылки, он вернулся на мологскую землю, тридцать два года служил священником в селе Верхне-Никульское Некоузского района (бывший Мологский уезд), и лишь в возрасте далёко за восемьдесят переехал в Тутаев, где и жил на покое при Воскресенском соборе. Только вряд ли назовёшь покоем многолюдное паломничество, совершаемое к отцу Павлу по воскресным дням и в будни. Шли за утешением и благословением монахи и миряне, обращались за советом, как к великому старцу.

И даже в самых простых житейских воспоминаниях об отце Павле незримо присутствует иной масштаб, иное пространство.

«Напишем помолясь, да благословясь», — эти слова взяты из батюшкиной «Родословной».

Глава I. «Таинство странное вижу и преславное…»

— А у нас тут старец жил, — полушёпотом сказала мне служащая храма.

Мы стоим в сводчатых сумерках Воскресенского собора перед чудотворной иконой «Всемилостивого Спаса». Лик Спасителя дышит из-под слоя почерневшей олифы — тёплые потоки воздуха исходят от огромной иконы, колеблется пламя свечей. Когда батюшка Павел ещё служил в некоузской глубинке, взялся однажды владыка Никодим хлопотать за него перед местным уполномоченным по делам религий, чтобы перевели о. Павла Груздева в тутаевский Воскресенский собор, поближе к людям и к родным местам.

— Ты что? — схватился за голову уполномоченный. — Груздева? В Собор? Там Спаситель чудотворный, да Груздев — чудотворец, они обое-то дров наломают! Пускай Груздев живёт у себя в Никульском.

— Вот так и живу, — вздыхал о. Павел, вспоминая о хлопотах владыки Никодима. — Так и живу, так и юродствую. А уж теперь и конец приближается.

Отец Павел даже выбрал место для себя на кладбище у церкви Св. Троицы в Верхне-Никульском — рядом с могилами монахини Манефы из Мологского монастыря и бабы Ени (Евгении), жившей у него в доме как «блаженная Енюшка». Но Господь судил иначе: последние три с половиной года (с 29 июня