Александр Авдеенко - Следопыт

Солдаты, услышав автоматную очередь, разбежались, залегли вокруг стога сена, приготовились к бою. Правильно поступили.

Про собаку они забыли.

Аргон не видел ни Смолина, ни диверсантов, Не мог он знать, кто стрелял. Однако он сразу, как услышал стрельбу, побежал к дому. Почуял опасность, угрожающую его другу? Может быть, и так. Но скорее всего, сработал условный рефлекс. Он был приучен бросаться на стреляющего врага.

Не понадобилась его помощь. Следопыт сам управился. Сидел теперь на крылечке, фуражка на коленях, рукавом бушлата вытирал свою русоволосую голову и ласково гладил собаку, поощряя, будто она тяжело потрудилась, а не он.

— Хорошо, Аргон, хорошо! Сейчас я покормлю тебя, дорогой. Подожди, дай передохнуть.

Осторожно подошли пограничники, Смолин улыбнулся.

— Давай, ребятки, давай смелее! Хозяйка действительно напекла и наварила всякой всячины. Всем хватит. Заходи!

Но ребята, смущенные, продолжали стоять посреди двора.

Ну и бомба! Так бабахнула, что и за океаном всполошились. Весь мир облетела весть, для одних добрая, а для других страшная: русские испытали свою первую атомную бомбу. Читал я, брат, в «Правде» отклики зарубежной печати на это историческое событие, и душа радовалась. Догнали! И перегоним, дай срок. Мы такие сроду. Раскачиваемся медленно, но если уж пошли, то дойдем, до бежим, домчимся куда надо.

На нашей заставе с того самого часа, как мы у слышали о нашей атомной бомбе, солдаты радуются. Сегодня каждый себя чувствует увереннее, чем вчера, сильнее, смелее. Великое дело сделала эта бомба, взорванная на каком-то далеком испытательном полигоне. Теперь Черчилль и Трумен, надо думать, перестанут угрожать нам атомной войной. И у нас на границе жизнь переменится.

Ночью ходил с ребятами в наряд. Шел по дозорной тропе, по самому краю нашей земли, а бомба не выходила из головы. Она, брат, освещала мне темень на много-много километров вокруг. Представляешь? Весь мир, можно сказать, освещала. Наша бомба! Добрая бомба. Мирная бомба. Ни один человек от нее не погиб, а спасла она миллионы и миллионы людей.

Хорошо всегда мы жили, а сегодня и совсем хорошо. Окончательно закреплена наша свобода в Отечественной войне. Теперь тот, кто захочет воевать, сто раз подумает и примерит, прежде чем напасть на нас!

Всю дорогу дождь

На границу прибыл сотрудник областного управления Комитета государственной безопасности и пожелал срочно и наедине поговорить с инструктором службы собак Смолиным.

— Старшина работает в питомнике. Я сейчас позову его сюда. Дежурный!

Майор остановил начальника заставы.

— Не надо. Я сам пойду к нему.

В дальнем углу двора заставы, на самом высоком, сухом и доступном солнечным лучам месте поднимается удлиненный, высотой в два метра и шириной метров в пятнадцать дощатый навес с покатой назад крышей. Это и есть питомник заставы. Навес обшит с боков и сзади, разгорожен на трехметровые отделения глухими перегородками. В каждом стоит будка. Четыре занимают сторожевые собаки Лена, Амур, Барс, Дик. Пятую — розыскная Аргон. К каждому отделению пристроен четырехметровый индивидуальный выгул, отгороженный от соседних высокой металлической сеткой.

Смолин заканчивал мыть горячей водой со щелоком деревянный пол и стенки будки, когда сквозь металлическую сетку увидел офицера в фуражке с синим околышем и в погонах с синей окантовкой. Государственная безопасность! Случилось что-то чрезвычайно важное, раз майор Голубенко сам пожаловал сюда.

Бросил швабру, ополоснул руки в дезинфекционном растворе и подошел к сетке. Следопыт был в резиновых сапогах, в старом, изрядно потрепанном, давно списанном обмундировании.

— Здравствуйте, товарищ майор!

Все люди, которым улыбался Смолин, немедленно отвечали ему приветливой, сердечной улыбкой.

— Здравствуй, Саша!

Все, знавшие Смолина больше одного часа, называли его только по имени. В самое короткое время он всем становился наилучшим товарищем и другом.

— По мою душу прибыли, товарищ майор?

— Что ты, Саша. Твоя душа недосягаема. Приехал посмотреть на тебя и Аргона. Кстати, где он?

Смолин показал на собаковязь, удаленную от питомника метров на полтораста.

— Проветривается на солнышке, пока я дезинфицирую его покои… Значит, приехали специально посмотреть на нас?

— И посмотреть, и поговорить.

— Ну! Теперь похоже на правду. Что, предстоит какой-нибудь поиск?

— Нет, только разговор.

— Хорошо. Я сейчас. Приму душ, переоденусь.

— Не надо, Саша. Работай, а я посмотрю на Аргона, покурю, скажу тебе пару слов и уеду.

— Но, товарищ майор…

— Ничего, Саша, ничего! Я никуда не спешу. Давай работай.

Майор пошел к собаковязи.

Смолин обжигал металлическую часть выгула гудящим лилово-белым огнем паяльной лампы, время от времени поглядывал на майора и гадал, зачем тот пожаловал к нему. В том, что прибыл по важному делу, он не сомневался.

Закончив обжигать перегородку, он выключил паяльную лампу, взял щетку, скребницу, суконку и подошел к Аргону. Вопросительно взглянул на майора, как бы предлагая начать разговор. Но тот, по-видимому, счел момент для своей «пары слов» пока неподходящим. Спросил:

— И часто вам приходится выполнять работу парикмахера?

— Каждый день утром до кормления и дополнительно после прогулки. Иначе нельзя. Розыскная собака должна содержаться в идеальной чистоте. Аргон же у нас чистюля каких свет не видал.

— И много вашего времени уходит на туалет красавца?

— Больше, чем на поиск и преследование нарушителя.

Отвечая майору, Смолин осторожно, по направлению шерсти, чтобы не поцарапать кожу и не причинить боль, расчесывал Аргона. Начал с головы. Потом — на шею, туловище, хвост и ноги. Особенно бережно расчесывал густой опаловый подшерсток — главное украшение овчарки. Аргон стоял как вкопанный. Хребет чуть выгнут, хвост поднят трубой, уши обмякли, глаза закрыты, морда скалится. Стоило Смолину на мгновение прекратить расчесывание, как он обернулся и тихонько цапнул его за кисть руки: давай, мол, продолжай.

Майор засмеялся.

— Да он у вас, оказывается, баловень! Вот тебе и гроза нарушителей.

Смолин отложил роговой гребень и взял жесткую щетку. Чистил от головы к хвосту и от хвоста к голове, против шерсти Аргон блаженствовал. Замер. Еле дышит.

Закончив чистку, Смолин взял черную суконку и протер, пригладил все тело Аргона. Его золотисто-песочная шерсть стала гладкой, блестящей и как бы засветилась. Но туалет на этом еще не закончился. Смолин вымыл руки и закурил только после того, как протер чистой влажной тряпочкой глаза и уши собаки. Хлопнул по крупу: