Феликс Керстен - Пять лет рядом с Гиммлером. Воспоминания личного врача. 1940-1945

Гиммлер произнес эти слова крайне серьезно и торжественно. Мне стало ясно, почему Гиммлер иногда говорит о Гитлере как о человеке, к которому люди в грядущие столетия должны относиться с тем же почтением, какое они испытывают к Христу. Гиммлер видел в нем не просто фигуру, которую следует окружить аурой религиозного мифа, потому что это полезно в борьбе против церкви, а скорее существо из другого мира, личность того типа, какие всегда появляются в кризисные времена, приходя на помощь. Все это было вполне в духе легенд о святом Граале и истории о Парсифале. Но если Гиммлер витал в подобном мире воображения, то он должен был и себя считать реинкарнацией какой-либо великой фигуры из немецкой истории.

Я задал ему такой вопрос, но он отрезал:

– При подобных разговорах ни один человек не испытывает желания говорить о себе лично. Я часто размышлял над этим, но еще не пришел ни к какому заключению.

Сегодня я долго обсуждал этот момент с Брандтом; тот сообщил мне, что ему точно известно: рейхсфюрер рассматривает себя как реинкарнацию Генриха Льва. Гиммлер знает о его жизни чуть ли не больше, чем кто-либо другой, и считает предпринятую Генрихом колонизацию востока как одно из величайших достижений в германской истории. Гиммлер знал, что получил у своих последователей прозвища Король Генрих и Черный герцог, и был этим крайне недоволен. Он произнес очень впечатляющую речь о Генрихе Льве на церемонии в память короля в Брауншвейге. Брандт считал вполне в порядке вещей, когда люди берут себе в образец подобную прославленную фигуру – и если доходят до того, что отождествляют себя с образцом, тем лучше.

Реинкарнация в рамках семьи

12 сентября 1942 года

Вскоре нашелся повод для продолжения разговора о религии: один крупный деятель СС на похоронах некоего эсэсовца откровенно выступил против христианской концепции загробной жизни. Этот человек заявил, что СС придерживаются иного мнения и что единственная форма посмертной жизни – дети и внуки, точно так же, как наши предки продолжают жизнь лишь в нас, чтобы в итоге исчезнуть вместе с нами. Об этом мне рассказал присутствовавший там один из вождей СС, и я спросил Гиммлера, действительно ли в СС распространено такое представление.

– Ни в коем случае, – ответил он. – Я не вступаю в спор с такими заявлениями по единственной причине: большинство моих людей еще не готово к той религии, о которой мы с вами говорили. Она лишь приведет их в замешательство. Кроме того, для нас хорошо, если они будут придерживаться подобных взглядов, поскольку постараются рожать как можно больше детей – ведь никто не перенесет мысль о своем забвении. Это человеческая слабость, и следует принимать ее во внимание. Конечно, подобная вера – ребячество. Подумайте только, как мало утешения доставит честному человеку идея возродиться в своих детях, если они окажутся полными ничтожествами, а то и вовсе преступниками. Эта идея получает смысл лишь в связи с реинкарнацией, когда вы верите, что ваша душа возродится в рамках большой семьи – а именно в это верят германские народы.

– А вы сами верите в подобную реинкарнацию? – спросил я у Гиммлера.

– Я не буду отвечать, – сказал он, – но сама идея реинкарнации в большой семье свидетельствует, что у германских народов была распространена вера в реинкарнацию, которая входила в состав их религии. И я не одинок в своей вере в перевоплощение. Ее разделяло немало великих людей. Вспомните известные слова Гете, обращенные к Шарлотте фон Штайн: «В некоем отдаленном прошлом ты была моей сестрой или моей женой». Теперь вы понимаете, что стоит за ними? Вспомните о Рихарде Вагнере, Гельдерлине и Шопенгауэре. Та же самая нить пронизывает всю интеллектуальную жизнь Германии. Вам стоит лишь подметить, с какой тщательностью церковь уничтожает все ее следы, что свидетельствует о мощи скрывающихся в ней спящих сил. Настанет время, когда они проснутся и выйдут на свет.

Борьба с католической церковью

Рим

17 октября 1942 года

Гиммлер прибыл в Рим 14 октября. Его целью, как он сказал мне, было умиротворить Муссолини и итальянское правительство, поскольку в этой среде стали заметны сильные антигерманские настроения. Гиммлер очень впечатлен властью католической церкви, которую замечает ежедневно. Поскольку он видит в церкви воплощение всех черт, наиболее чуждых германскому духу, его нельзя назвать бесстрастным наблюдателем, с которым можно обсуждать религиозные вопросы. Он раздражен и рассматривает церковь всего лишь как врага, каждое ее проявление – как прямой вызов в его адрес и реагирует соответственно. Им полностью завладел старый лозунг: «Ecrasez l'infame!»[22]

– Видели этих попов в красных сутанах на улицах Рима? – спросил Гиммлер. – Вчера я встретил двадцать этих бандитов Господа Бога. И все они говорили по-немецки. Это приводит меня в ярость. Миллионы немцев ведут героическую борьбу за свободу Германии и Европы – а эти жалкие твари гуляют по Риму в своих женских нарядах; они одной с нами крови, но мы не в силах ничего с ними поделать. – Прежде чем я успел ответить, Гиммлер продолжил: – Имеете ли вы представление, к чему стремятся эти немецкие священники? Они делают вид, что заняты совершенствованием в своих религиозных упражнениях, но в реальности они представляют собой крайне эффективную разведывательную службу – я знаю это совершенно точно. Тут все понятно и без объяснений. Раздобыв какую-нибудь важную информацию, они замыкаются как отшельники и зубрят ее до тех пор, пока не выучат наизусть – кроме того, у них под рукой всегда есть Библия, чтобы с ее помощью передавать кодированные послания. Десять или двадцать однотипных Библий, перевезенные через границу всевозможными священниками, позволяют передать массу информации, и с этим ничего нельзя поделать – попы находят по всей стране все новых и новых помощников.

Я спросил Гиммлера, заходил ли он в какую-нибудь римскую церковь и видел ли трогательную веру, с которой люди молятся и ждут ответов на свои просьбы.

– Разумеется, – ответил Гиммлер, – церковь очень умело пользуется доверчивостью и нуждами народа, чтобы укрепить собственную власть. Низшее духовенство, возможно, само верит, что церковь не интересует ничего, кроме религии. И это тоже укрепляет церковь, потому что если бы эти священники – большей частью набранные из крестьянства и не привыкшие обманывать людей – не имели веры, то они бы не смогли насаждать ее. Но высшее духовенство прекрасно понимает, что все это – лишь вопрос власти и что христианство всего-навсего выполняет роль занавеса, скрывающего борьбу за власть.