Пушкин - Иона Ризнич
«Не дай мне бог сойти с ума…»
Поздней осенью 1833 года Пушкин создает очень странное, даже пугающее стихотворение, известное по первой строчке: «Не дай мне бог сойти с ума…».
«Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решетку как зверка
Дразнить тебя придут».
Источником для вдохновения считают встречу с душевнобольным поэтом Константином Батюшковым в 1830 году. До болезни Батюшков был близким другом Пушкина. Свои переживания Александр Сергеевич мог выразить этим произведением. Но почему поэт вспомнил о безумии лишь осенью 1833 года?
В этот же период были написаны и другие произведения, где фигурирует безумие: мистическая повесть «Пиковая дама», поэма «Медный всадник»…
Возможно, дело было в том, что поэт пытался и не мог встроиться в насквозь фальшивое и лицемерное светское общество? Найти контакт с николаевской бюрократической системой? С придворными шутами? Непонятый, он ощущал себя безумцем, которого держат на цепи.
Но возможно и другое: Пушкин действительно ощущал себя не вполне в здравом рассудке. Это могли быть последствия приема лекарств на основе ртути в юности или же сказывалась не самая лучшая в психическом отношении наследственность. Его неровный характер теперь стал проявляться иначе: если в ранней молодости превалировали периоды веселья и душевного подъема, то с возрастом все чаще у поэта случались приступы депрессии.
Камер-юнкер Пушкин
В конце декабря 1833 года Пушкин высочайшим указом был всемилостивейше пожалован званием камер-юнкера.[110] Этот низший придворный чин камер-юнкера был введен Петром I. С тех пор чин то упраздняли, то снова возвращали. Согласно указу Николая I, званием камер-юнкера могли быть пожалованы чиновники не ниже титулярного советника. Именно в этом чине состоял Пушкин. Новое звание Пушкина не особо порадовало: подавляющее большинство камер-юнкеров были людьми совсем молодыми, и он откровенно выбивался из их компании. «Конечно, сделав меня камер-юнкером, государь думал о моем чине, а не о моих летах – и верно не думал уж меня кольнуть»,[111] – писал по этому поводу поэт. А в своем дневнике он печально заметил: «… я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове… Меня спрашивали, доволен ли я моим камер-юнкерством? Доволен, потому что государь имел намерение отличить меня, а не сделать смешным – а по мне, хоть в камер-пажи, только б не заставили меня учиться французским вокабулам и арифметике».[112]
Камер-юнкерам предписывалось «…иметь парадный мундир темно-зеленого сукна с красным суконным воротником и таковыми же обшлагами. Шитье золотое по узору, ныне существующему: на воротнике, обшлагах, карманных клапанах, под оными и на полах широкое, а по… фалдам узкое; по борту же на груди шитые бранденбуры; пуговицы золоченые с изображением Государственного герба».[113]
Пушкин мундир этот очень не любил носить и почти никогда не надевал. В мундире его запомнили только однажды на петергофском празднике: он ехал в придворной линейке, в придворной свите. «Известная его несколько потертая альмавива драпировалась по камер-юнкерскому мундиру с галунами. Из-под треугольной его шляпы лицо его казалось скорбным, суровым и бледным. Его видели десятки тысяч народа не в славе первого народного поэта, а в разряде начинающих царедворцев».[114]
В дополнение к сложным отношениям с властями, поэт испытывал и материальные затруднения. Он не мог превозмочь своей страсти к азартным играм и проигрывал гигантские суммы. Так, в описи долгов Пушкина за один только август 1836 года карточный проигрыш составлял пять тысяч рублей – это было невероятно много. Сравните: обычное платье стоило немногим более ста рублей, бальное платье – около двухсот рублей, фрак – 135 рублей. За 4500 рублей в год (!) Пушкин, уже женатый, снимал квартиру. А по легендам московского Английского клуба Пушкин там однажды проиграл 24 тысячи рублей – целое состояние!!!
Помощи ждать ему было неоткуда: у родителей поэта и его родных дела были в таком же беспорядке: отец то и дело забывал уплатить проценты по заложенному имению, в результате имение приходили описывать. В таких случаях Надежда Осиповна объявляла себя больной и укладывалась в постель, а Сергей Львович рыдал, бился в истерике, потом собирал последние деньги и уплачивал долг, оставляя семью без средств к существованию. Он посылал за сыновьями не столько ради помощи, а чтобы иметь зрителей для своих истерик. Александр Сергеевич, сам не будучи деловым человеком, мечтал о том, чтобы взять имение в свои руки, а отцу назначить содержание. «Новые долги, новые хлопоты!» – сетовал он.[115]
Конфликт с Уваровым
Период подготовки к печати «Истории Пугачевского бунта» совпал с кризисом отношений поэта с Николаем I: измученный финансовыми проблемами, недовольный своим положением при дворе, Пушкин подал в отставку со службы, и император подписал его прошение. Поэт просил оставить ему возможность работать в государственных архивах, но Бенкендорф сообщил, что это право дается лишь тем, кому оно положено по службе. Жуковский убедил Пушкина отозвать свое прошение об отставке, и поэт принял совет друга.
Конечно, коммерческий неуспех «Пугачева» стал ударом для Пушкина, рассчитывавшего поправить свои дела. «Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении», – писал Пушкин.
Кем был Уваров и почему поэт дал ему такую оценку?
Министр народного просвещения Сергей Семенович Уваров[116] был человек тщеславный и корыстный. Именно Уваров стал автором теории народного просвещения, основанного на знаменитой триаде: «Православие, Самодержавие, Народность». Согласно этой теории русский народ считался глубоко религиозным и преданным престолу, поэтому православная вера и самодержавие должны были составлять непременные условия существования России. Народность понималась как необходимость придерживаться собственных традиций и
