Григорий Зинченко - Побег из Бухенвальда
Прошло уже полгода службы в армии. Письма домой писал часто, но ответа почему-то не получал, наверное, из-за того, что писал много подробностей из моей солдатской жизни. Я описывал, что служу в авиации, город, где проходит моя служба. Так или иначе, но письма дальше армейской цензуры не шли. Я решил написать письмо в сельский совет, с просьбой сообщить о моих родственниках, живы они или нет. И вот за четыре года я получил первую весточку от родных. Писала сестричка Оля. С трудом я разбирал слова, письмо было в дороге месяц, изрядно потрепалось, да к тому же все залито слезами. От радости я даже не мог читать, хотелось сразу все охватить одним взглядом. Но вот читаю:
«Гриша, мы остались сиротами, родители убиты. Мы-то уже взрослые, но Рая, ей только семь лет, а Ване девять.
В прошлом году был неурожай, картошка уже на исходе, ждем новой. Володя и Дуся живы, так и живем впятером, только о тебе ничего не знали, даже не надеялись, что ты жив. Документы о гибели родителей мы имеем, но помощи для сирот никак не можем добиться. Может, ты попросишь свое начальство об этом, ведь отец погиб на войне».
Радость померкла, все поплыло перед глазами, я так ждал весточки из дома, так надеялся на встречу и вот…
Я представил своих братьев и сестер голодными, это дети, родители которых погибли на войне. Куда смотрит наша партия, в которую и я скоро влезу? А может, это только там, в моей деревне? И я решил при первой возможности поговорить с начальством. Хотелось съездить в отпуск, но кто отпустит? Фронтовики, которые пройдя войну, служили в армии и их не демобилизовали, многие имеют семьи. Дети, возможно, тоже голодают, нуждаются в помощи отца, но чем отец может им помочь сейчас? Ведь ни рядовому солдату, ни старшине жалование не полагалось, давалась только мизерная сумма, которой хватало разве что на три пачки сигарет в месяц. И это победители - солдаты самой сильной армии в мире. К чему все мои политзанятия? Я говорю солдатам о сильной, богатой и непобедимой стране, а они получают письма из дому и узнают, что их семьи не имеют вдоволь хлеба. А может, они и раздеты, до войны ходили в самотканых одеждах, а как сейчас? Вспомнилось, как в Германии во время перехода наш полк выстроили в поле. Объявили, чтоб все личные вещи, которые мы около месяца протаскали на горбу, сложить на землю в кучу. Все подчинились приказу. Потом приказали сдать все золотые вещи: кольца, часы, цепочки и другие изделия из золота офицеру, исключалась всякая возможность что-то спрятать. Нас заставили отступить от вещей на десять шагов, все облили бензином и подожгли. У меня была единственная рубашка, которую я одел на себя. Для меня это была память о «Бухенвальде». С болью посмотрел на солдат-победителей, которые приедут домой с голыми руками, к голодным семьям. Первый раз я пожалел, что не остался в Германии, но было поздно.
Снова стал готовиться к политзанятиям. Следующая тема: «Первая стадия построения социализма». Эта тема состояла из трех частей, две из которых мы уже прошли: «Переходной период от капитализма к социализму — НЭП». Вторая часть: «Коллективизация — вступление в социализм». Третья часть, к которой я готовился, была: «Без тяжелой индустрии — нет социализма».
Капитан решил провести занятия сам, потому что на уроке будет присутствовать комиссия, а мне надо будет только ответить на некоторые вопросы солдат, значит, сегодня выпал не тяжелый день.
Капитан провел лекцию в возвышенном духе. О построении тяжелой индустрии он говорил мало, зато легкую разнес в пух и прах. Он объяснял, что враги народа предлагали постепенный переход от легкой к тяжелой индустрии. Сначала развитие легкой, а потом уже и тяжелой. Когда он закончил свою лекцию, солдаты стали задавать вопросы, на которые капитан отвечал сам.
Но на вопрос: «Почему для построения тяжелой индустрии понадобилось конфисковать банки у частных владельцев?» — капитан обратился ко мне и спросил:
— Сможешь ответить на этот вопрос?
Я согласился и стал объяснять:
— Богатство страны было разделено на три категории. Одна часть богатства принадлежала частным банкам, другая — церкви, но основная часть находилась у населения.
Пока я говорил про первую и вторую часть — все шло хорошо. Начальство было в восторге. Начал объяснять за третью часть:
— Золото также было у народа, но мужик даром его не отдаст, нужно золото и серебро взять силой, или хитростью. Для этого был разработан план. Открыли торгсины, где только за золото продавались хорошие товары, но когда в стране начался голод, здесь за золото продавали продукты. Для рабочих этот вариант сработал легко, но крестьянин, собрав хороший урожай, не нуждался в хлебе. Поэтому у крестьян забрали весь урожай, предложив покупать продукты в торгсинах…
В это время поднимается капитан и объявляет, что занятия затянулись, продолжим эту тему в следующий раз.
Первый допрос
После отбоя меня подняли и приказали собираться с вещами в командировку. Все вещи, какие у солдата, надел на себя и пошел в сопровождении конвоя. За углом нас ожидала машина, в которую меня посадили и повезли.
Когда выехали за город, водителю приказали остановиться и меня повели по тропинке в лес, руки приказали держать за спиной, идти никуда не сворачивая. Я шел впереди, а двое военных сопровождали меня сзади.
Пройдя немного, услышали оклик:
— Стой, кто идет, пароль?
Ответили пароль и нас пропустили. Через время повторилось то же самое: «Стой, кто идет, пароль», — снова пропустили. Когда меня повели в лес и дали команду: «Руки назад», — я понял, это не к добру. Произошла какая-то ошибка, вины за собой не чувствовал, но почему ведут на расстрел без допроса? В штабе полка меня все знали, ничего подозрительного я не заметил, если же в чем и подозревают, почему никакой беседы не проводили?
Даже допроса не делали, а может, это из-за отца, может, он в чем-то был замешан, ведь он ездил со старостой села по лагерям военнопленных и выручал их. Вопросов сотни, но ни одного ответа. В лесу я привык ходить без охраны, куда хочу, туда и иду, а тут охрана и не убежишь, сразу расстреляют.
Мы пришли к большой палатке, которая охранялась двумя часовыми. В палатку впустили меня одного. В первой комнате сидел военный, спросил фамилию и пропустил в следующую комнату. И тут я увидел за большим столом трех военных. Посреди комнаты стоял стул, на который мне указали сесть. Начался допрос. Очень вежливо предупредили: «На все вопросы отвечать ясно и точно, за малейшую неправду подлежишь военному трибуналу». После этой церемонии предложили расписаться, что я буду говорить только правду. Задавали вопросы, которые не имели никакого значения.
