Реквием по Марии - Вера Львовна Малева
Порой тихие, порой оглушающие раскаты хора разливались под сводами празднично украшенного зала епархии, она же ничего не видела перед глазами, кроме фигуры Люси. Вот она, гибкая и стройная, идет навстречу аллеей Соборного сада в туфлях на высоких и тонких, по последней моде, каблуках, с неизменно улыбающимся лицом, озаренным дерзкими, может, даже отчаянными глазами. Над сценой вздымались властные и строгие аккорды оркестра, вызывающие ужас и смятение, а она слышала смех Люси, который пропадал, не отдаваясь эхом, в тишине двориков, окружавших площадь святого Илие. Как тогда, в тот вечер, когда тетушка Штефания сняла с ноги Люси туфлю у самого порога танцевального зала.
Когда грозные, полные смятения аккорды стали переходить в более мягкие и появилась ровная, благостная тема «Agnus Dei»[31], она все равно не могла избавиться от охвативших душу ужаса и отчаяния. И в то время, когда убаюкивающий женский дуэт, кротость которого подчеркивалась аккомпанементом трех флейт, вселял в душу мир и успокоение, сердце ее по-прежнему было охвачено отчаянием. Преследовала одна и та же безжалостная мысль: Люси больше нет в живых.
Накануне мама ждала ее у ворот. Она казалась обеспокоенной и испуганной.
— Наконец-то пришла, Мусенька. Слава богу. А я так волновалась…
— Чего вдруг, мама?
— Мне страшно. Хоть бы взяла извозчика. Сейчас, когда немного зарабатываешь…
— Рано мне еще разъезжать на извозчиках. Но что случилось? Ведь я не в первый раз прихожу поздно.
— Мусенька… — мама начала всхлипывать. — Большое несчастье случилось, Мусенька… Люся…
— С Люсей? — Мария невольно вздрогнула. Голос мамы, ее слезы, даже то, что ждала у ворот в такой поздний час… — Все же не умерла? Не умерла? — быстро проговорила она, хотя сердцем чуяла, что так оно и есть.
— Если б только это!..
— А что может быть ужаснее?
— Даже страшно говорить. Сейчас, ночью… Спаси и сохрани господь… Пошли в дом. Слава богу, что пришла… Да, Муся, умерла.
И только утром Мария узнала подробности от Ляли, которая излагала их с безразличием, свойственным возрасту. А быть может, и характеру. Люся, отсутствовавшая две ночи и три дня как дома, так и на работе в магазине «Трикотин», вчера утром была найдена в Соборном саду спрятанной в ящике, в котором непонятно как уместилась. Репортеры уже успели побывать у тетушки Штефании, сфотографировали ее, заливающуюся слезами. Окраина кишела полицейскими. Парни, с которыми дружила Люся, были арестованы.
Позже пришла тетушка Зенобия, стала рассказывать подробности, услышанные на рынке.
— Не приведи господь испытать муки, которые испытывают арестованные. Пересчитали все косточки, все зубы. По всему телу девушки одни укусы.
Мадам Терзи, заглянувшая к ней выпить чаю, ужасалась, осторожно дотрагиваясь до куска сахара, который в конце концов остался почти целым:
— Какой кошмар! Эти люди делают из мухи слона. Ничего подобного не приходилось видеть даже в полицейских фильмах. А я их столько перевидала… Так что можете поверить. Возможно, фотографировали челюсти — чтоб можно было обнаружить следы зубов.
Тетушка Зенобия посмотрела на нее с сочувствием и нескрываемым снисхождением.
«Что поделаешь с этой интеллигенцией? — подумала она. — Умные, умные, а сообразить не могут — чем тут может помочь фотография, как можно измерить укусы?» Вслух, однако, выразила только одно — сожаление о Люсе.
— Сейчас измеряй не измеряй, а девушка пропала.
— И никак не могла успокоиться, бедная, — заметила мадам Терзи. — Спросили бы меня, с кем только не ходила в кино!
Всем было понятно, на что она намекает. Но о мертвых — либо хорошо, либо никак.
У нени Миту была своя точка зрения.
— Не там, где надо, ищут, — невнятно ворчал он, с полным ртом гвоздей, зажатых в зубах. — Наверху, среди буржуев нужно искать, среди тех, кто живет в свое удовольствие.
— А я считаю, что наша молодежь сама идет в пасть зверя, — возразила мадам Терзи, наливая еще одну чашку чая. — Чего только не навидалась на своей работе… Тянутся в центр, как медведь на мед. И вот чего добиваются.
— Хотят чего-то получить от жизни. Другое дело, что не там ищут. Но и зарастать плесенью тоже небольшая радость. А здесь другого не дождешься…
— В какой-то степени вы правы, — согласилась мадам Терзи, бывшая весьма высокого мнения о нене Миту. Несмотря на все его агрессивные выходки, она уважала сапожника, считала, что во всем дворе только с ним можно поговорить о серьезных вещах.
Прибежала Ляля и, заливаясь слезами, сказала, что Марии принесли повестку в полицию. Вызывали на следующее утро. От страха маме стало дурно.
Мадам Терзи оставила недопитой очередную чашку и в сопровождении тетушки Зенобии выскочила во двор. Они были напуганы не меньше мамы.
Мария была подавлена, хоть и не боялась полиции. Ужасало случившееся с Люсей. На другой день она пошла в комиссариат и стала отвечать на вопросы, которые ей задавали: дружила ли она с пострадавшей? Что известно о ее связях? Знает ли дома в городе, которые та посещала? Отвечать не составляло большого труда. В последнее время они редко виделись с Люсей. Интересы девушек, отношения между которыми были не такими уж близкими, давным-давно стали разными.
— Ну что, тебе тоже мерили зубы? — полушутя, полусерьезно спросил ее неня Миту, когда она уже под вечер вернулась домой. Они с отцом сидели за столом и успели уже выпить литр вина. Бутылка на столе была пуста.
— Моя Муся не из таких, — с гордостью проговорил отец. — И слава богу! Сколько
